– Камера обскура? – предположила я. – Леонардо да Винчи?
Фрэнк Ода мотнул головой.
– Она только перенаправляет свет, но не вызывает коллапса волновой функции, не запечатлевает конкретный момент времени.
– Дагеротипы, – с отвращением проговорила Эржебет. – Помню, как они мгновенно вошли в моду. Как социальные сети на рубеже тысячелетий или автомобили за сто лет до того.
– Но что привело к дагеротипии? – спросил Ода-сэнсэй. В своем всегдашнем духе он, несмотря на всю напряженность момента, наслаждался чисто научной стороной задачи.
– Светочувствительная бумага, – сказала я. – Это ведь нитрат серебра, да? Линзы. Возможно, зеркала.
Он кивнул:
– Это все она постарается уничтожить. Если убить Луи Дагера, произойдет диахронический срыв, но если затормозить технологию шлифовки линз и сделать это в достаточном числе Нитей, Луи Дагер направит свой изобретательский талант на что-нибудь другое. То же и со светочувствительными химикатами.
– Теперь, когда вы сказали, я и впрямь что-то такое припоминаю, – подтвердила Эржебет – бывшая правая рука Грайне.
– Однако технология шлифовки линз важна не только для развития фотографии, – заметил Тристан. – Развитие оптики повлияло на всю историю человечества. Благодаря ей у нас есть телескопы, микроскопы, очки…
– Что ж, если Грайне осуществит свой замысел, ничего этого не будет, – сказал Ода по-прежнему таким тоном, будто обсуждает преинтереснейшую теоретическую задачку. – Значит, если она преуспеет, человеческая история ретроактивно изменится.
– И нитрат серебра, – с некоторым беспокойством произнес Тристан. – Его открыл Альберт Великий в тринадцатом веке.
Ода кивнул:
– Убить его Грайне не может, но постарается помешать его открытиям. А он один из величайших мыслителей своей эпохи, и это изменит все, что мы считаем своей гордостью и наследием.
– Чтобы выкорчевать фотографию, надо, по сути, отменить все развитие науки, – сказала Эсме.
– Ну вот такого я не допущу, – произнес Мортимер. – Этак от моей институтской программы ничего не останется!
Никто не рассмеялся. Наступило молчание. Долгое молчание. Я слышала, как кто-то постучал в дверь соседнего дома.
– Если мы правда считаем, что она намерена это сделать, мы должны ее остановить, – сказала я.
– Конечно, она намерена это сделать, – ответила Эржебет. – Я бы на ее месте так и поступила.
– Неужели? – удивилась я. – Но это же очень дурно.
Эржебет стрельнула в меня своим фирменным уничижительным взглядом.
– Почему? История развивается в ту или другую сторону, она сама по себе не дурна, хоть в ней и есть дурные люди. Я знаю, что ты сейчас скажешь, – остановила она меня, заметив, что я протестующе вскинула руку. – Ты скажешь, ну вот, например, рабство, безусловно, дурно, а я отвечу, может, и так, но без рабства не было бы сегодняшнего мира.
– Это не делает его приемлемым, – возразила я.
– Если бы я могла переписать историю, чтобы в ней не было рабства, я бы это, безусловно, сделала, но мир бы полностью изменился, и вам бы он не понравился, поскольку все любят знакомое и привычное. Вы хотите остановить Грайне не потому, что она затеяла дурное, а потому что она хочет отменить все, с чем вы сжились. И это не соответствует вашим представлениям о правильной жизни с «Уолмартами», хлопковым бельем и тем, для чего вам нужны так называемые редкие земли. Вы хотите, чтобы это все у вас было всегда. Планы Грайне несовместимы с вашими привычками. Других весомых возражений у вас нет.
– Если она собирается уничтожить науку, то у нас есть очень весомое возражение, – сказал Тристан.
– Нет, – стояла на своем Эржебет. – Человечество очень долго жило без всякой науки. И это верно вне зависимости от того, что могла или не могла сделать магия. Наука принесла хорошее и дурное в равной мере. Я видела, как это происходило. Мир без научного развития не стал бы лучше или хуже – просто он был бы не таким, каким мы его знаем.
– Чушь, – отрезал Тристан. – Бросьте, Эржебет, вы… резонерствуете. Очевидно, наука и технология улучшили человеческую жизнь.
– Расскажите это жителям Хиросимы и Нагасаки. Расскажите это атмосфере, которая задыхается от выбросов углекислого газа.
– Я расскажу это сотням миллионов людей, которые умерли бы без современных антибиотиков, – нетерпеливо заявил Тристан. – Какой-то идиотский спор.
Он встал и заходил в треугольном пространстве между столом, камином и кухонной дверью.
И тут позвонили в парадную дверь. Все удивились, кроме Тристана, который жестом велел нам оставаться на местах, а сам пошел открывать. Через окно мы видели стоящий на улице «федэксовский» грузовичок. Несколько неожиданно в праздничный день, но наши срочные заказы, связанные с ОДЕКом, доставляли в самые неурочные часы, и все решили, что это очередная поставка экзотических сверхпроводников.
– Эржебет, – подала голос молчавшая до сих пор Ребекка, – так вы против борьбы с Грайне?
Тон вопроса был самый нейтральный, без всякой моральной оценки, просьба уточнить информацию и ничего больше.
– Нет, – ответила Эржебет. – Я хочу и буду бороться с Грайне. Она чересчур могущественна. Грайне пленила всех ведьм, кроме вас и Джулии, а вы обе еще только учитесь колдовать. Я сама пленилась Грайне и чуть не сделала, что она просила, хоть и понимала, как это дурно. Ваше счастье, что моя исключительная доброта и верность коллегам не позволили мне убить вас всех.
Вернулся Тристан с «федэксовской» коробкой, прошел в кухню, поставил ее на стол и начал аккуратно вскрывать карманным ножом.
– Дайте мне ОДЕК, – продолжала Эржебет, – и я помогу сохранить привычный вам мир, который сами вы считаете лучшим из миров.
– Даже если не согласны с этим, – сказала я.
– Я не думаю, что какой-то мир «лучше». Я ничего не оцениваю. – Однако в уголках губ пряталась улыбка, как будто Эржебет просто нравится вредничать.
– При всем уважении, – вмешался Мортимер, – если я правильно понимаю, оперативный итог таков: дайте Эржебет, Джулии и Ребекке ОДЕК, и они помогут нам остановить Грайне. У нас есть ОДЕК. У нас есть три вещие сестрички. Извините, если кого обидел.
– Никого не обидел, – улыбнулась Джулия.
– Я прав? Тогда, если вам охота перетереть за философию, этим можно заняться в кофе-брейк или типа того.
Эржебет внезапно помрачнела.
– Только у нас нет хронотрона, – упавшим голосом проговорила она.
Фрэнк кивнул:
– Я могу воспроизвести некоторые его функции на базе своей прежней программы – айпадовского приложения, которое написал для вас несколько лет назад. Но вы правы. Это не замена хронотрону.
– И, опережая вопросы, – вмешался Мортимер, – его ничем не заменишь. Одно дело на коленке собрать в подвале ОДЕК. Но хронотрон – проект на мультимиллиарды долларов.
