Мел встала и отряхнула с джинсов влажную черную землю. Эржебет находит ужасным, что Мел «одевается как мужчина», и даже не как приличный джентльмен, а как сельскохозяйственный рабочий. Она постоянно убеждает Мел носить платья и красить губы. В некоторых советах Эржебет есть резон, поскольку вкус у нее хороший, хоть и не менялся с пятидесятых годов. Но сегодня джинсы – правильная одежда.
– Сколько раз мне придется это повторять, прежде чем сработает? – обессиленно проговорила Мел.
– Точно сказать не смогу, но попробую определить из симпатии к тебе, – сказала Эржебет и достала из сумки вещь, похожую на измочаленную веревочную швабру.
– Что это? – спросил Тристан. По тону было ясно, что он видит ее впервые.
– Мой цамологеп, – ответила она с вызовом и начала задумчиво перебирать шерстинки – нити.
Тристан вопросительно повернулся к Мелисанде.
– Калькулятор, – перевела та. – Не как настольный калькулятор, скорее как счетное устройство.
Мы все смотрели, как Эржебет выбрала нить, тщательно изучила, что-то бормоча себе под нос, вытянула ее из основной массы. У основания нить была спутана с соседними.
– Да, – сказала Эржебет, убирая все обратно в сумку. – Тебе придется туда вернуться. Следующий раз мы заметим изменения.
– То есть в следующий раз книга будет здесь?
– Почти наверняка нет! – фыркнула Эржебет. – Но мы приблизимся к тому, чтобы книга была здесь в следующий раз.
– Простите, – с вежливой улыбкой спросил Фрэнк, – не покажете ли вы мне, как эта вещь работает?
Эржебет пришла в ужас и крепче прижала к себе сумку.
– Я не могу дать вам мой цамологеп, – сказала она. – Я сама его сделала с матушкиной помощью. На это ушли годы. Я скорее отрежу себе волосы и отдам их вам.
– Я не хочу его забрать. Только посмотреть.
– Вам он ничего не скажет. А если вы станете его трогать, то можете изменить. Так что нет.
– Можно хотя бы спросить, для чего он вам служит? – спросил Фрэнк.
Тристан протянул Мел руку, помогая вылезти из ямы, и я отдала ей свитер. Вечерело, в воздухе уже чувствовалась прохлада.
Эржебет взглянула на свой странный предмет, как будто вопрос представил его в совершенно новом свете.
– Для чего он мне служит? Это… своего рода жульничество.
Она издала короткий резкий смешок: мол, упрекните меня, если посмеете.
– Жульничество?
– Каждое действие производит другие действия и так далее. Так что, много последствий. Надо учитывать все возможные последствия, иначе случится плохое. Никто не способен одновременно удержать в голове столько информации. Цамологеп помогает мне прослеживать возможные последствия.
– И как именно он работает? – спросил Фрэнк. Лицо его светилось предвкушением – сейчас утолят его научный зуд.
– Легче будет показать после того, как Мелисанда проделает это все несколько раз.
– Несколько раз, – тихо повторила Мел таким голосом, словно у нее грипп. – Хорошо. Но прежде я хочу поесть по-человечески.
– Я отвезу тебя домой, – сказал Тристан, бросая ей мою чистую садовую тряпочку, чтобы вытереть с лица землю. – Молодцом, солдат. Завтра попробуем снова. Идемте, Эржебет. Э… – Он глянул на яму, потом на меня. – Извините, что все тут перекопали, мэм. Я завтра пришлю людей перекидать землю обратно.
– Помидоры это не спасет, – ответила я.
– Ну, надо сделать, как было, чтобы можно было раскопать снова, – произнес он почти виновато.
Когда они ушли (Эржебет теперь живет у Мел, которая переехала в квартиру побольше), мы с Фрэнком переглянулись в сгущающихся сумерках над тем, что раньше было моей лучшей огуречной грядкой.
– Какая интересная вещь, этот… цамологеп, – сказал Фрэнк, неверно выговаривая слово. – Интересно, удастся ли мне понять, как он работает и что она с ним делает.
(Я могла бы догадаться, что́ для него будет главным итогом дня: не провал операции, не будущее, не загубленный огород, а любопытный гаджет.)
Я вспомнила про вещь на чердаке. Подумала: «Лучше бы ее там не было». И: «Лучше бы я не знала, что она там есть». Но светящееся мальчишеским жаром лицо Фрэнка… Уже больше пятидесяти лет я от него таю.
– Подожди здесь, – сказала я. – Скоро вернусь. Я знаю, где такой найти.
Диахроника
день 324
(колониально-бостонский вимн, 1640)
В которой я, не преуспев, повторяю попытку снова и снова
Стрела настигла меня до того, как я рухнула на землю.
От растерянности я не сумела сдержаться и вскрикнула. И тут же мне вспомнились слова матушки Фитч: «Другой раз стрела в тебя попадет». Она имела в виду, что сейчас, во второй раз, стрела в меня попала. Матушка Фитч знала. Знала, что я оказывалась тут неоднократно. Интересно, что еще она знает?
Словно в полусне я слышала, как она кричит на Самюэля, как приказывает мне не двигаться. Через некоторое время матушка Фитч принесла одеяло и – на сей раз – полотняную ленту, которой перевязала мне икру. Стрела лишь задела ногу; рана, или, вернее, глубокая царапина, действительно требовала перевязки, но я по крайней мере не охромела. Однако она сделала этот кошмарный день еще более кошмарным.
Последовало шестичасовое дежавю, скрашенное тем, что запоздалое понимание превратилось в дар прови́дения. У нас с ведьмой произошел почти тот же разговор, что в мой первый визит. От маисовой каши я отказалась, зная, что желудку от нее будет плохо. Когда матушка Фитч дала мне ружейную пулю и вампум, я попросила еще одну бусину и получила ее. Я взмолилась дать мне корсет, потому что я иду в люди, а матушка Фитч остается дома, но та отказала, пояснив, что матушка Григгз придет к ней шить лоскутное одеяло, и негоже при соседке выглядеть распустехой.
– Впрочем, всегда не стесняйся меня спрашивать, – добавила она. – Иногда я смогу его уступить.
По сути, она дала понять, что знает о неоднократности моих посещений. Теперь слова дочери «вы мне уже говорили» обрели смысл. Я решила, что закончу дела в Кембридже и расспрошу матушку Фитч о ее понимании Нитей, как называла их Эржебет. Возможно, из объяснений разных ведьм удастся выстроить доступную нам картину.
Дежавю вернулось, когда дядюшка Григгз бросил на меня тот же осуждающий взгляд. Мы доехали до реки. Паромщик так же ел меня глазами, мальчишки так же плескались в воде. Чуть прихрамывая, с лопатой в руке, я снова прошла по Уотер-стрит до лавки, где Ашер и Дэй спорили о качестве печати. Прежний трюк сработал – удивительно, как спокойно я себя чувствовала, зная, что он мне удастся. Однако, подходя с украденной книгой к бочарной мастерской, я замедлила шаг. У меня было подозрение, что даже если предложить бочару обе бусины (включая ту, что предназначалась на обратный путь), он все равно объявит плату недостаточной. Главная моя беда – отсутствие корсета.
