– Он не выше меня ни в чем. – Она перестала смеяться. – Я перенесу Тристана в Лондон в сентябрь тысяча шестьсот первого, в Тиршитскую пивоварню. Я сделаю это столько раз, сколько потребуется, четыре по моим прикидкам, и только после этого мы отправим Мелисанду в Кембридж посмотреть, сработало ли.
Тристан несколько секунд хранил страдальческое молчание – думаю, исключительно для удовольствия Эржебет, которой так хотелось побольнее его задеть.
– Отлично, – сказал он наконец. – Это возвращает меня к полученному сегодня уроку. У меня был случай проверить мои навыки владения оружием, и я слегка огорошен низким уровнем своей подготовки. Да, самооборона против кинжала работает в ту эпоху не хуже, чем сейчас. Фехтование на шпагах – совершенно другое дело.
Он сообщил эту новость в обычной лаконично-деловой манере, потом замолк, глядя в пространство и как будто восстанавливая в мозгу что-то из происшедшего.
Мы с Фрэнком Одой переглянулись.
– Вы видели настоящий поединок на шпагах? – зачарованно спросил Ода-сэнсэй.
Тристан словно не слышал вопроса. Он чуть выставил правую руку, согнул пальцы, будто сжимает рукоять шпаги, и повел ею туда-сюда. Затем, поймав мой взгляд, снял с шеи полотенце, и мы увидели длинный неглубокий порез.
– Ты участвовал в настоящем поединке на шпагах? – вскричала я.
Мой возглас вывел Тристана из забытья. Он уронил руку на стол и вновь принялся вертеть в пальцах пломбы.
– У них разные шпаги, – объявил он. – Не только те, какие знаем мы, но и более старые. Шире, тяжелее. Как сейчас можно видеть стариков на больших старых «Бьюиках», в то время как молодежь ездит на маленьких гибридах. Мне нужно научиться фехтовать «Бьюиком». Мне нужен историк этого дела, который обучит меня нюансам того времени. Мой противник сделал что-то очень ловкое, чего я не ждал.
– Позвонить Даррену, чтобы зашел снова?
Даррена – инструктора по сценическому фехтованию из Бостонского шекспировского театра – мы наняли обучать Тристана (разумеется, после того, как он подписал соглашение о неразглашении).
– Даррен не годится, – ответил Тристан. – Он собаку съел на исторических деталях, этого не отнимешь. Но вся суть сценического фехтования, что оно должно выглядеть как можно более зрелищным, оставаясь совершенно безопасным. А я вам скажу: настоящее фехтование совсем не зрелищное и зашибись какое опасное.
– Я знаю, к кому обратиться, – проговорила Ребекка.
Она оказалась замечательной помощницей, при том что с самого начала не одобряла нашей затеи. Почти ни один этап работы без нее не обходился. И тем не менее сейчас мы повернулись к ней, не очень веря, что она говорит всерьез.
– В парке дальше по улице, – объяснила она, – по вечерам в хорошую погоду собираются исторические фехтовальщики.
– Ролевики? – скептически спросил Тристан. Поскольку никто из нас не знал этого слова, он пояснил: – Чуваки, которые рубятся пенопластовыми мечами?
– Не пенопластовыми, – возразила Ребекка. – Сталь о сталь. Мне слышно в саду. Они должны быть там сегодня вечером. Я пойду и наведу справки, как только вы закончите свой рассказ.
– Отлично. Если кто-нибудь из них готов подписать соглашение о неразглашении, я бы забронировал его на весь завтрашний день и на послезавтрашний, а возможно, на три дня подряд. Мне надо как можно скорее вернуться в «Тиршит», и мне точно нужно прокачать фехтование.
Взгляд его остановился на пивной бутылке с ее псевдостаринной этикеткой, на которой художник изобразил свое видение тогдашней пивоварни. Тристан несколько мгновений рассматривал ее, словно сравнивал с настоящей, где был несколько минут назад.
Затем он повернулся к Эржебет:
– Еще один момент. Следующий раз мне надо попасть туда не в тот же день, а на сутки раньше. Как это повлияет на Нити?
Она пожала плечами, но на сей раз не презрительно, а задумчиво.
– По обстоятельствам. Никогда нельзя знать наверняка. Если вы не отправляетесь туда в ближайшие дни, я в это время посижу с цамологепом и попытаюсь выяснить. Чем в большее число моментов вы прибываете, тем больше Нитей надо учитывать, и сложность растет как снежный ком. Вот что я вам скажу, в истории магии есть общая тенденция: каждый новый правитель хочет использовать перемещение во времени к своей выгоде, но чем опытнее они становятся, чем лучше понимают все сложности процесса, тем реже стремятся к нему прибегать.
– Мы не в истории магии, – ровным голосом ответил Тристан. – Мы вне ее. Это существенно меняет дело.
– Спасибо вам за… за то, что вы собираетесь делать со своим, ммм, цамологепом, – сказала я.
– А что именно вы собираетесь с ним делать? – спросил Фрэнк Ода.
– Я уже говорила, что не дам вам его в руки, – отрезала она.
– Я и не прошу, – с неизменной доброжелательностью ответил Ода-сэнсэй. – Но мне бы очень хотелось посмотреть, как вы с ним работаете. Я тут немножко балуюсь с артефактом Ребеккиной прабабки, напомнившим мне ваш цамологеп. Быть может, вы согласитесь ответить на мои вопросы. – Улыбка. – Я был бы безмерно счастлив осваивать азы под руководством такого прекрасного специалиста.
– Это лесть, – с довольным видом проговорила Эржебет.
– Это правда, – сказал Ода-сэнсэй. – Правда порою лестна.
Она на мгновение задумалась, потом улыбнулась. Улыбки, которыми она дарила нас так редко, очень подчеркивали ее красоту.
И так Ода-сэнсэй начал приобщаться к искусству диахронических вычислений.
Из дневника Ребекки Ист-Ода
22 июля
Температура 82о по Фаренгейту, облачно, ветер слабый. Барометр поднимается.
Вся зелень растет прекрасно. Асклепиас зацветает. Анис вымахал почти до четырех футов, очень здоровый. Кистистая бузина отцвела, ягоды еще не созрели. Овощи: у капусты и латука в контейнерах завязываются кочанчики (латук уже можно рвать в салат), а вот лук я, боюсь, посадила слишком поздно.
Времени и сил для сада все меньше, если честно. Меня отвлекает постоянное лязганье тупого стального оружия в парке, где Тристан учится обращению с палашом у некого Мортимера Шора, местного любителя исторического фехтования, которого я ему нашла.
Наблюдала, как Эржебет пытается объяснить Фрэнку, что делает ее цамологеп. Сколько лет я редактировала его статьи и участвовала в нелепых факультетских посиделках (на которых изначально антиобщественные существа – физики – должны имитировать общение), а все равно не могла уследить за разговором. Трудность не в математике и не в физике, поскольку Эржебет абсолютно не знает ни того ни другого. Трудность в том, чтобы постоянно переключаться между двумя языками, на что Фрэнк с большой охотой идет. Она говорит на своем немыслимом жаргоне, а Фрэнк находит способ отвечать ей простейшими физическими понятиями. «Когда вы говорите XYZ, значит ли это АВС?» Она задумывается, вздыхает и говорит, что, наверное, да, если кто-то по тупости не понимает просто XYZ.
