– Так вы воры и аферисты, – одобрительно заметила я.
– Нет, – возразил он. – Это стратегия. Деньги нам нужны не для того, чтобы избавиться от трудов ради пропитания, а для продолжения этих самых трудов.
– Чудно́. Ты говоришь, что-де получив деньги – довольно, чтобы провести остаток жизни в праздности и приятных занятиях, – вы употребите их на что, чтобы трудиться больше, нежели трудились бы без этих денег. В своем ли вы уме?
– Труды эти чрезвычайно существенны. Заниматься ими для нас важнее, чем просто жить в праздности.
Я рассмеялась.
– Тогда вы протестанты! Или фермеры. Никто больше не променял бы одно на другое.
– А ты разве не променяла бы? Неужели во всем мире нет ничего настолько для тебя дорогого, что ты, получив сокровище, употребила бы его не для себя, а для сохранения любезного твоему сердцу?
И тут я умолкла, потому что поняла Тристана.
– Вот зачем нам нужны деньги, – сказал он. – Чтобы продолжать наше дело.
– А в чем оно состоит? – разумеется, спросила я, и он, разумеется, ответил: «Засекречено».
Я пожала плечами:
– Я не могу помочь в твоем деле, коли ты не говоришь, в чем оно состоит.
– Важно одно – чтобы фабрика исчезла и нам снова было где спрятать книгу.
– Так ты говоришь. Но я должна знать вашу цель, дабы понять, хочу ли я ей способствовать. Что, если она против интересов Ирландии, пусть ты и уверяешь, что в вашем Новом Свете мы процветаем?
– Это никак не связано с Ирландией.
– Тогда скажи мне, с чем это связано. Здесь и сейчас все, что ты можешь мне предложить – помимо совета сэру Эдварду утолять его похоть со мной и моими сестрами, – это знания, коими ты обладаешь, а я нет. Вот цена моей помощи – знание. Начни с чего-нибудь простого. Расскажи, чем вы занимаетесь. В целом, не в частностях.
Он насупил брови. Посидел немного, словно переваривая неприятную истину, а затем сообщил мне вот что:
– В будущем – через много лет после твоей смерти, но задолго до моего рождения – магия совершенно исчезнет.
– Не может такого быть, – ответила я.
– Мне незачем лгать и нечего предложить тебе, кроме правды.
– Кто ее уничтожит? Инквизиция? Эти глупые попы преследуют невинных женщин, как будто настоящие ведьмы дадут себя схватить, пытать и убить! Любая женщина, которая не освободилась из застенков посредством магии, почитай, и не обладала магической силой. Простая логика. Так это инквизиторы? Как они сумели при своем-то скудоумии?
Тристан покачал головой:
– Как магия исчезла – отдельный разговор для другого раза. Сейчас важно, что я и мои товарищи пытаемся ее вернуть. Но для этого нужно много всего – материалы, оборудование и накладные расходы. В чем именно они состоят – слишком долго объяснить. В мое время осталась лишь одна ведьма.
– Лишь одна! – изумилась я.
– Насколько мы знаем. Она очень стара, а когда была молода и училась, магия в мире уже почти иссякла. Так что мы в невыгодном положении. Мы пытаемся узнать больше, чтобы доставить эти знания в будущее и восстановить магию.
Теперь пришел мой черед свести брови и замолчать.
– Как ни трудно поверить твоему рассказу, – сказала я наконец, – думаю, ты говорил искренне. От имени моих сестер благодарю тебя за то, что вы делаете.
– И ты поможешь мне в этом?
– Насколько смогу, хотя у меня еще много вопросов, больше, чем было до твоего рассказа.
– Я понимаю, что это нелегко уложить в голове за один раз. Надеюсь, ты поможешь мне. И в этом предприятии, и, возможно, в других.
– Ради моих сестер, хоть я их никогда не видела, вот тебе моя рука и мое сердце. Однако начнем с теперешней задачи, хорошо?
– Хорошо. Когда покончим с ней, мне будет понятнее, в какую сторону двигаться. И я расскажу тебе больше.
– Да уж, расскажи. Итак, нам надо найти другое средство, чтобы сэр Эдвард не дал денег Бостонскому совету.
– Может, он спустил наследство? – предложил Тристан. – Ты можешь сделать, чтобы так случилось?
Я мотнула головой:
– Это было бы поведение человека совсем другого склада, а значит, потребовало бы слишком много других перемен. Нужно что-нибудь простое, однократное. Может, он не родился или умер в детстве.
– Это немножко чересчур, – сказал Тристан, которого я до сих пор не подозревала в чувствительности. – Плюс у него есть потомки, достаточно значительные, чтобы попасть в энциклопедию.
– Куда?
– У него есть важные для истории дети, которые еще не родились. Мы не можем настолько менять будущее. Он должен остаться в живых. – Тристан задумался. – Может, он вложился в Бостонский совет, но корабли погибли в море?
– Мы не насылаем непогоду, кроме как в сказках. Это не то что просто поднять бурю и сбить корабль с курса. Магия более научна, если тебе знакомо такое понятие.
– Знакомо, – ответил он.
– Но давай я проверю. – С этим словами я достала из-за сундука мой айриаван и поднесла к лицу.
– Ты собираешься проверять это, глядя на метлу? – спросил Тристан.
– Это не метла, – ответила я, хотя и не знала английского названия – никогда не было случая его употребить.
Смущение Тристана неудивительно. Для него это выглядело пуком веточек, перевязанных, как метелка. Да и разве мне не доводилось слышать о ведьмах, подметающих своими айриаванами пол, дабы отвести подозрения попов и любопытных соседок?
– Это… счеты, – объяснила я. – Какое у тебя странное лицо стало, Тристан Лионс. С чего бы?
– А что ты с этим делаешь? – спросил он точь-в-точь как ребенок, который увидел саламандру и хочет ее потрогать. Небось выхватил бы айриаван у меня, коли бы не сдержался.
– Он помогает мне просчитывать шансы и возможные осложнения всех таких дел. Без него я бы не просновала в эту Нить, чтобы тебе помочь. Игры, в которые ты играешь, чреваты очень серьезными последствиями, и эта вещь позволяет мне узнать, что может получиться.
Было заметно, что он старается дышать ровно.
– Ты знаешь, что такое кипу?
Я мотнула головой.
– А цамологеп?
– О чем ты?
– У нас… у нашей ведьмы есть что-то вроде твоей метлы, но из другого материала. Мягкое, не жесткое. Но такое же ветвящееся, из множества нитей. Она применяет эту вещь так же, как ты – свою. Чтобы просчитывать возможные последствия магии. Как это работает?
