– Заткнись. – Тристан перешагнул через Кита, схватил сэра Эдварда за руку и потащил к двери. Несчастный глупец от такого обхождения аж заверещал, брызгая слюной.
Лес Холгейт и не думал заткнуться. Он продолжал орать:
– Лорд Бересфорд! Тут один чертовски похож на сэра Эдварда Грейлока!
– Сэр Эдвард Грейлок? Здесь? – донесся снизу ошеломленный старческий голос. – Сэр Эдвард! Молю вас, отзовитесь, сэр?
– Конечно, он не отзовется! – крикнул Лес. – Поднимайтесь сюда и посмотрите сами!
С проворством волка Тристан метнулся к Лесу и закинул локоть тому на шею, а другой рукой придавил затылок. Лес захрипел. Веки его затрепетали, и он осел, словно куль с мукой. Тристан бросил его на тюфяк и, нагнувшись, повернул на бок.
– Что вы с ним сделали? – вопросил констебль.
– Вырубил удушающим приемом. Теперь укладываю в безопасное положение. – Тристан выпрямился и посмотрел на сэра Эдварда, который уже оделся настолько, что мог, не привлекая внимания, показаться на улице. – Идите с констеблем через потайной ход. Дайте ему много денег и больше никогда не показывайтесь в этом здании. Ни с кем не говорите о том, что тут произошло, кроме меня, когда я приду в «Колокол». И тогда вы исполните все, что я скажу, дабы избежать скандала. Поняли?
Сэр Эдвард растерянно кивнул. Тристан подошел к окну и высунулся наружу:
– Приносим извинения, милорд. Произошла путаница. Тут нет ни сэра Эдварда, ни кого другого.
– Кто вы? – донесся снизу взволнованный старческий голос. – Что, во имя всего святого, там у вас творится?
– Ничего, до вас касающегося, милорд, – ответил Тристан и поманил меня рукой.
Я сразу поняла и шагнула к нему. При этом мне надо было пройти мимо Кита. Тот потянулся ко мне, но я ударила его по руке, решив, что наши счеты покамест подождут.
– Да неужто это милорд Симон Бересфорд? – крикнула я с лучшим моим лондонским выговором.
Тристан отступил в каморку, и я осталась у окна разговаривать с Бересфордом. Как Джульетта с Ромео. Нелегко мне было играть этот спектакль, когда ревность и злоба так и кипели в груди, а за спиной шла перепалка: Тристан приказывал сэру Эдварду и констеблю убираться через потайной ход, а те отвечали, что не знают никакого потайного хода. Кит встал, взял рубаху с чулками и пообещал вывести этих двоих, как только облачится. Он-то знал про потайной ход, потому что ходил ко мне и тешился со мной. А теперь он воспользуется своим знанием, чтобы спасти этого женоподобного щеголя? Что Киту до того, спасется ли сэр Эдвард? Он должен думать о той обиде, что причинил мне!
– И о чем мы говорим, когда такие, как вы, отираются подле дома терпимости? – спрашивала я тем временем Бересфорда, улыбаясь моей самой лукавой улыбкой.
– Это не дом терпимости! – раздраженно крикнул мне Пим. – Это почтенное заведение, как ты прекрасно знаешь!
– Ждете своей очереди, да? – улыбнулась я Бересфорду. – Заходите, не робейте!
Тот побагровел:
– Я не переступлю порог дома с такой дурной славой.
– Ах, милорд, о нас по всему Лондону идет самая добрая слава! Девочки из Тиршитской пивоварни – лучше всех. Весь Лондон так говорит. Вот хоть хозяина спросите, он рядом с вами стоит.
Пим оскалился на меня:
– Что ты за плутни затеяла, Грейси?
Я игриво улыбнулась.
– Пошалить захотелось, – пропела я. – А теперь не обессудьте, я вас покину. – И отвернулась от окна.
– Выведи их через черный ход, – шепнул мне Тристан. – И Марло захвати.
Хочет, значит, чтобы я спасала и Кита, и этого мерзавца, его полюбовника. Когда я снова прохожу мимо Кита, уже одетого, он вновь тянется ко мне, и на сей раз я хватаю его руку и стискиваю, что есть мочи, будто никогда не выпущу, ибо заботит меня одно – увести его от опасности.
Хм, его, а не сэра Эдварда. Что мне проку спасать сэра Эдварда? Чтобы он и дальше тешился с моим милым и вложил деньги туда, куда Тристан не хочет? И внезапно я вижу яснее ясного, как одним ударом помочь и Тристану, и мне.
Мы с Китом как раз подходим к сэру Эдварду, чтобы я вывела их из дома. Тут я нагибаюсь, быстро выпрямляюсь и еще быстрее наношу этот удар.
Сэр Эдвард подносит обе руки к бархатному дублету. Ноги его не держат, и он хватается одной рукой за косяк. Ладонь красная и оставляет на косяке кровавый след.
Тристан видит это, его красивое лицо принимает выражение задумчивости, а его острый ум быстро приходит к единственному верному выводу. Он смотрит на меня, и я показываю ему окровавленный кинжал. Тот самый, что он выбил из рук у неумного моего кавалера и толкнул ногой ко мне в первое свое появление. Я тогда схватила этот кинжал, дабы не случилось чего дурного, а владелец его выбежал из каморки, не потребовав свое оружие назад. С тех пор я завела обыкновение носить кинжал при себе, примотав ножны к ноге под юбкой. И я только что вонзила его в сердце сэру Эдварду.
Тристан ошеломлен тем, что я могу кого-то убить (он же не ведал про мою жизнь в Ирландии и про то, что поручала мне Ваша милость), так что стоит и молчит. Сэр Эдвард оседает на пол, почти как Джульетта в конце той гнусной трагедии. И бороды-то у него не многим больше, чем у Сондера Кука.
– Ну вот, – говорю я Тристану. – Теперь он не даст денег Бостонскому совету, верно?
Уголком глаза я вижу, что Кит – более обеспокоенный, нежели опечаленный, и это мне в радость! – выпроваживает констебля из комнаты. Одна нога сэра Эдварда рядом со мной; я вытираю кинжал о его чулки и убираю в ножны, чтобы был под рукой. Потом встаю, переступаю через лужу крови, что натекла из сэра Эдварда, и выхожу в коридор.
Здесь, в тесноте тел, Кит пристраивается ко мне поближе.
– Я бы охотней убил себя, чем разбил тебе сердце, любовь моя, – пылко шепчет он мне в ухо. – Этот человек для меня никто, я лишь использовал его, чтобы добыть некие сведения для ее величества. Я все тебе объясню, как только отсюда выйдем.
Он целует меня в щеку, и, признаюсь вашей милости, я вся таю. Ибо не было в мире губ слаще, чем у моего Кита.
Простите, что отвлеклась. Итак, назад к событиям.
Несколько мгновений все мы хотим одного: спуститься на первый этаж. Причины у всех разные, но по крайней мере сейчас мы заодно, так что спускаемся быстро. Таверна опустела: люди разбежались, когда раздались крики и через потолочные доски закапала кровь. Теперь народ толпится на улице у входа. Дверь распахнута, но мы ничего не видим против света и не знаем, там ли Симон Бересфорд. Да это теперь и не важно, ибо главное – чтобы никто не узнал Кита Марло.
