Из дневника Ребекки Ист-Ода
22 августа
Температура 89о по Фаренгейту. Пыльно, сухо. Барометр стоит. Салат расцвел раньше времени. Капусту можно уже убирать, но она будет слишком горькой. Пряные травы в отличной форме. Астры великолепны.
Сегодня это наконец произошло. В бывшем огороде, который в начале лета перекапывали каждый день, а потом оставили в покое на время Тристанова ДЭЛА в лондонском ВиМНе. Мы собрались все. Мел рыла яму. У Тристана рука на перевязи, которую он соорудил из двух футболок, так что копать он не мог. Эржебет была в чулках и туфлях на высоком каблуке. Нас с Фрэнком Мел до работы не допустила, сославшись на наш возраст, так что копала в одиночку. Без сомнения, ей приятно было найти бочонок самой, учитывая, сколько раз она его закапывала.
И – да, он был там. Бочонок. Маленький и очень старый, чуть мягкий по краям, где дерево подмокло. Однако он не прогнил. Бочар свое дело знал.
Я не была ни в одном ВиМНе. Не присутствовала в ДОДО в те первые недели, когда Эржебет пробовала силы в ОДЕКе. Я непосредственно столкнулась с магией только раз – когда Эржебет себя омолодила. Этот участок перекапывали на моих глазах раз десять, и там не было плотно запечатанного бочонка с невероятно ценной религиозной книгой семнадцатого века.
До сегодняшнего дня.
Диахроника
день 391–436
(сентябрь-октябрь, 1 год)
В которой мы продаем книгу
Катастрофическое ДЭЛО, из которого не вернулся Лес, произошло в последнюю неделю августа. Тогда же мы откопали Массачусетскую Псалтирь в огороде Фрэнка и Ребекки, однако деньги за нее получили только в начале октября. Все это время генерал Фринк платил нам зарплату, поскольку книга нас полностью реабилитировала. В каком-то смысле повторилась история генерала Шнейдера: о смерти Леса Холгейта скорбели искренне и глубоко, но сочли, что защита Родины порой требует от ее мужественных сынов и таких жертв.
Сентябрь ушел на то, чтобы уладить все юридические затруднения и подчистить хвосты. Мозговой трест Фринка сочинил легенду, объясняющую исчезновение Леса – не слишком убедительную, но это никого не смущало. Друзья и родственники людей, работающих в секретных службах, знают, что необъяснимая смерть входит в число профессиональных рисков.
Прощание происходило без гроба. Присутствовали родные, включая дядю, Роджера Блевинса, который, как и мы с Тристаном, прилетел из Бостона. В конференц-зале с приглушенными лампами дневного света подали плохой учрежденческий кофе и магазинное печенье. От кембриджского офиса присутствовали я и Тристан, остальные прислали цветы и карточки. Я надеялась избежать общения с Блевинсом. Наше бурное прошлое включало два случая сексуальных домогательств, за которые любого другого уволили бы с треском. Однако он поймал меня у диспенсера сливок с ореховым вкусом и разулыбался, словно гиена в сиропе.
– Сочувствую вашей утрате, – сказала я, избегая смотреть ему в глаза.
– Это ужасно, – пробормотал он скороговоркой, словно торопясь покончить с формальностями. – Но я рад, Мел, что у вас все обернулось благополучно. Вы же понимаете, как я беспокоился, когда вы так резко ушли с кафедры. Я подозревал, что вам, так сказать, вскружили голову внепрофессиональные соображения.
Он махнул рукой в сторону Тристана. Тот круто повернулся и зашагал к нам. Я не рассказывала ему про домогательства, но у него гипертрофированное чутье на ситуацию «дева в беде».
– Я ни о чем не жалею, – сказала я, решая обойтись без сливок.
– О, я тоже, – ответил Блевинс. – Для вас это оптимальный вариант.
Оскорбительный намек был вполне ясен: «В науке вы все равно ноль».
– Вариант оптимальный для всех, – раздался у меня за плечом голос Тристана.
Блевинс поднял на него глаза. Тристан взял меня за локоть и продолжил:
– Мел – лучший филолог, переводчик и ученый на моей памяти. И блестящий командный игрок. Такие сотрудники на вес плутония. Счастье, что нам удалось ее заполучить.
Читатель, кажется, я даже немного покраснела от удовольствия.
Блевинс натужно улыбнулся, словно кто-то без спросу затянул на нем ремень.
– До сих пор, как вы знаете, я был только консультантом, но сейчас придется впрячься по-настоящему, по крайней мере мне так сказали. – И он поглядел на генерала Фринка, который в другом конце зала выражал соболезнования матери Леса. Классический блевинсовский трюк – разыграть величавое недоумение, будто его втягивают в проект против воли.
Рука Тристана на моем локте заметно напряглась.
– Мне сообщили, – сказал он.
– Я много лет работал с генералом Фринком и доктором Руджем над предшествовавшими ДОДО проектами и всегда думал, что это направление заглохнет. Никогда не представлял себя сооснователем нового департамента. Однако жизнь порой преподносит нам сюрпризы!
Тристан еще сильнее стиснул мой локоть. Молчи, Стоукс!
– Когда я обратился к вам, сэр, вы отказались сотрудничать с ДОДО, – сказал он.
– Не совсем так, подполковник Лионс. – Блевинс всегда любил продемонстрировать, что он самый умный и дальновидный. – Я просто дал понять, что не гожусь на эту конкретную роль. Что… – и тут он имел наглость похлопать меня по левой руке, – определенно было правильным решением, поскольку освободило место для Мелисанды. Я знал, что мой опыт будет полезнее в другом, что и подтвердилось. – Он улыбнулся. – Рад буду работать с вами. Совсем как в старое доброе время, Мел.
Мы совершенно не готовились к продаже книги, даже почти не думали, как это провернуть, а когда она оказалась у нас в руках, сообразили, что дело предстоит непростое. Само существование ДОДО – гостайна, так что мы не могли продать книгу открыто. Если свести длинную и скучную историю к основным этапам, мы создали частный фонд, который служил бы ширмой для ДОДО. Назывался он «Ист-Хауз траст», а легенда гласила, что ему принадлежит дом Ребекки и Фрэнка, а следовательно, и найденная на их участке книга. Ребекка и Фрэнк назначили нас с Тристаном распорядителями фонда с правом осуществлять некоторые операции. В таком качестве мы открыли счет в банке на Гарвард-сквер и арендовали депозитную ячейку, куда поместили книгу на время переговоров с различными аукционными домами. Эксперты сказали, что наилучшую цену дадут в Нью-Йорке или Лондоне и что надо подождать несколько недель, чтобы аукционный дом объявил о продаже и новость распространилась в кругу коллекционеров.
Торги назначили на первую неделю октября. Мы с Тристаном прилетели в Нью-Йорк; книгу Тристан вез в запертом металлическом чемоданчике. Я сидела рядом с иллюминатором и смотрела, как с севера на страну наползают осенние краски. Коннектикутские леса расстилались под нами ало-багряным ковром. Я невольно думала о матушке Фитч, которая умерла больше трехсот лет назад, но для меня была не менее живой, чем Ребекка, Эржебет и другие. Как-никак с помощью ОДЕКа и Эржебет я могла навестить ее, когда захочу, в точности как если бы она и правда была жива. Интересно, как она и другие в колониальном бостонском ВиМНе смотрели на краски осенней листвы? Наверное, как на предвестье лютой зимы и трудных времен.
