Наконец наступил тот самый роковой 1492 год, на который был «назначен» конец света. Этого так ждали и так боялись, что не пахали поля, и от того пришел великий голод. Но это всем казалось пустяком — по сравнению с тем, что конец света не наступил. Еретики торжествовали, твердя открыто уже не только об ошибочности христианской хронологии, а о ложности учения вообще: «…в домех, на путех, и на торжище иноци и мирския, все сомневались и о вере пытали».
Зело возрадовавшись происходящему, «жидовствующие» совсем распустились, и первым показал пример митрополитеретик Зосима, который вел себя по меньшей мере странно. По поручению князя он принимал участие в составлении Пасхалии и сам исчислил даты празднования на двадцать лет вперед, писал поучения и назидания… Но тогда же он приказал убрать из своих палат иконы и кресты, распорядившись сначала свалить их «в нечистом месте», а потом и вовсе приказал сжечь. На митрополичьем дворе поселились гульба и пьянство, а сам Зосима показал себя еще и содомитом. Напившись, он говорил страшные для православного человека вещи: мол-де, Христос сам себя назвал Богом, а Пресвятая Дева не Богородица. Объявлял ложью Евангелия, апостольские и святоотеческие писания. Вопрошал: «Что есть Царство Небесное? Что такое второе пришествие? Что значит воскресение из мертвых?» И сам же отвечал: «Ничего этого нет! Умер, так, значит, и умер, по то место и быть!»
В это время архиепископ Геннадий обрел серьезного союзника в лице Иосифа, игумена Волоцкого монастыря. Грамоты, обличавшие еретиков, за подписью Иосифа Волоцкого игнорировать было не так-то просто; в одной из них сказано было, что православные, видя, что их правитель отпал от Бога, не только могут, но и должны, ополчившись на ересь, восстать, «ибо таковый царь не Божий слуга, но диавол, и не царь есть, но мучитель». Отлично понявший намек князь не стал будить лихо, а потому судьба Зосимы была предрешена. Впрочем, никто не хотел скандала — по официальной версии Зосима попросился на покой сам «за многие немощи». Его поселили в Троице-Сергиевой лавре, где он прожил до самой смерти.
На кафедру был возведен бывший игумен Троице-Сергиевой лавры Симон, и это назначение изменило расстановку сил в Кремле. Борьба с еретичеством постепенно стала смещаться в сферу политического противостояния. Великий князь старел, вопрос о наследнике становился все более актуальным, и потому в кремлевских теремах сразу несколько интриг переплелись в тугой узел, петля которого едва не задавила великую княгиню Софью и ее чад до смерти.
В 1497 году по распоряжению великого князя на большую государственную печать нанесли новый, унаследованный от Византии символ — двуглавого орла, хотя права на эту символику у русского князя были весьма спорными. Родственники в который уже раз подвели Софью Фоминичну! Брат Андрей, прогуляв последнее, впал в нищету — до Москвы дошли сведения, что его видели на римских улицах в лохмотьях. Чтобы поправить свои дела, он продал права на византийский престол французскому королю Карлу VIII, собиравшемуся в новый крестовый поход на турок. Правда, поход на Константинополь не состоялся, а король Карл умер в 1498 году, но Андрей Палеолог, изобидевшись на московскую родню, не желавшую поддерживать его материально, в духовном завещании, составленном незадолго до смерти в 1502 году, отказал эти права еще раз — теперь Фердинанду Испанскому и его супруге Изабелле Кастильской.
Тем временем в Москве борьба двух придворных кланов привела к раскрытию в декабре 1497 года заговора. Якобы дьяки и дети боярские — Федор Стромилов, Владимир Гусев, князь Иван Палецкий, Афанасий Яропкин и иные с ними, подговаривают княжича Василия убить сводного брата Дмитрия и совершить переворот. Особо говорилось о великой княгине, которая приваживает московских знахарок, варит с ними зелья, чтобы погубить противников княжения Василия ядами. В случае неудачи заговорщики собирались захватить московскую казну и уйти на север, суля князю Василию в борьбе за московский престол поддержку белозерских монастырей и «верхних людей» Вологды и Новгорода.
В подтверждение этих слов кремлевская стража захватила нескольких московских баб, идущих к великой княгине Софье, — и при них действительно нашли какие-то «зелья». Так и выстроилось все: странная смерть княжеского сына-наследника Ивана, увлечение княгини зельями, арест знахарок… Каждое лыко многолетних наговоров и нашептываний встало в свою строку. Жену князь удалил от себя и стал жить «в бережении от нее», заговорщиков казнили, а знахарок утопили в Москве-реке.
В четвертый день февраля 1498 года князь венчал внука своего Дмитрия Ивановича на великое княжение, возложив на него в Успенском соборе символы власти — мономахов венец и бармы. Казалось, что уж теперь «греческой партии» пришел конец. Но у Софьи Фоминичны нашлись верные союзники в лице Иосифа Волоцкого и Геннадия Гонзова. Неизвестно, сколь ревностна в вере была Софья Фоминична в действительности, но противоположная партия буквально заталкивала ее в стан борцов с «жидовствующими»! Победа над сектой означала победу над политическими противниками, а потому именно люди Софьи Фоминичны — греки Юрий и Дмитрий Траханиоты — помогли борцам с ересью подготовиться к дискуссии, присылая из Италии нужные книги, а также ученых и богословов, слово которых много значило для князя Ивана Васильевича.
Это противостояние, где переплетались интересы политики и религии, заслуживает отдельного рассказа, а для нашего исследования важно, что доказанная связь княгини Елены и князя Дмитрия Ивановича с сектой, отрицавшей христианские догматы, послужила приговором. Не мог князь, претендовавший на наследие византийских императоров, допустить, чтобы власть после него перешла в руки «жидовствующего» внука!
Сначала зимой 1499 года были взяты под стражу князь Семен Иванович Ряполовский и его тесть Иван Юрьевич Патрикеев с двумя сыновьями, обвинявшиеся в заговоре против великой княгини. Князя Ряполовского обезглавили на льду Москвы-реки 5 февраля того же года, а его сродников Патрикеевых понудили принять монашеский постриг. Тогда же из-под стражи был освобожден князь Василий Иванович, а Софья Фоминична вернулась к супругу. Придворная партия и круг «жидовствующих» с каждым днем теряли людей и влияние, а увенчалось это полным разгромом противников «гречанки»: 11 апреля 1502 года вышло распоряжение великого князя не поминать князя Дмитрия в ектиньях; его и княгиню Елену Стефановну взяли под стражу. Спустя три дня — 14 апреля — регалии великого княжения были торжественно возложены на князя Василия Ивановича.
После столь значительных политических изменений в расстановке политических сил высшая власть, словно прозрев, обрушилась на еретиков со всей возможной силой и жестокостью. Теперь инициатором их преследования выступал сам великий князь Иван. По его настойчивому желанию в 1504 году был созван «собор на жидовствующих», но сам князь от участия в его работе уклонился, препоручив ведущую роль объявленному наследником великому князю Василию Ивановичу.
Постановлением собора, как уличенные в лютой ереси, были приговорены к сожжению в срубах дьяк Иван-Волк Курицын, Иван Максимов и Дмитрий Пустоселов. Еще одного еретика — Некраса Рукавова — по урезании языка отправили в Новгород и уже там сожгли вместе с юрьевским архимандритом Кассианом, его братом Иваном Самочерновым, Никитой Рукавовым и некоторыми другими. Часть новгородских «жидовствующих» успела скрыться в Литве, где в 1503 году, готовясь к очередной войне с Московским княжеством, сильно нуждавшийся в деньгах Александр Яггелон отменил свой указ об изгнании евреев, изданный за семь лет до этого. Евреям разрешили вернуться и жить во владениях князя, где пожелают, открывать синагоги, иметь свои кладбища. За эти милости иудеи должны были платить большой налог и, кроме того, содержать на свой счет отряд из тысячи всадников. Бежавшие в Литву «жидовствующие», формально приняв иудаизм, стали членами литовской общины, утратив в словосочетании «русские евреи» прилагательное «русские», став просто евреями, или, как их называли теперь, «литваками».
