– Да разве ты мог? Это же мать. Знаешь, сейчас вспоминается только… Не скажу – хорошее, но забавное. Помнишь, как своеобразно Нинель Павловна что-нибудь рассказывала? Она-то всерьез, а получалось ужасно смешно. Как она в Ригу, что ли, ездила с кавалером? Или про Сочи! Миш, ну что ты… Не надо, дорогой!
Миша вдруг заплакал, и Ника посмотрела на него с состраданием.
– Да, вот так! – Он вытер слезы и залпом выпил водку. – Пока родители живы, мы всё дети. А теперь…
– Да, теперь ты – взрослый. Хотя, знаешь, ты всегда казался мне взрослым, правда! А Нинель Павловна была вечным ребенком, капризным, избалованным и вздорным. Долгий век ей выпал – чуть-чуть до девяноста не дотянула. Хорошо пожила.
– Ты знаешь, я ведь стыдился ее! С детства! Иногда даже ненавидел. Особенно после смерти отца. А сейчас… так горько. А, ладно, пусть земля ей будет пухом. – Они снова выпили. – Сколько ж мы с тобой не виделись, а?
– Давно.
– Ника. – Миша взял ее руку и поцеловал. – Прости меня.
– Я простила.
– Я не знаю, как это все получилось!
– Я тоже.
– Мне так жаль!
– Ты жалеешь, что мы развелись?
– Да. Понимаешь, оказалось, что ты одна была мне настоящим другом. Единственным.
– Ну да, только спать ты предпочитал с другими… подругами.
– Дурак потому что. Самоутверждался, наверное. Ты же всегда была настолько лучше меня!
– Миш, это ты о чем сейчас?
– Да обо всем! Я ведь поначалу думал, что… Ну, маленькая, хорошенькая…
– Глупенькая?
– Да. А потом оказалось, что ты умная, решительная. Ты со всеми проблемами справлялась куда лучше меня. Я же не забыл, как ты на первых порах меня поддерживала. Да если б не ты, неизвестно, где бы я сейчас был со своим бизнесом.
– Миш, у тебя что – какие-то трудности?
– Новый мэр, новые порядки, все зависло. Не знаю, как дальше пойдет. Придется, наверное, обходные пути искать. Но дело не в бизнесе!
– А в чем? У тебя нелады с Люсей?
– Люся… – Миша поморщился. – Ты не поверишь, Люся – вылитая мама!
– Да, не повезло. Послушай, но это просто нелепо, что ты жалуешься мне на Люсю. Ты сам ее выбрал.
– Да не выбирал я! Не знаю, как оно вышло. Я признаю, что кругом виноват – вел себя как последний идиот. Но ты же ее видела.
– Видела. Ты никогда не мог устоять перед длинноногими блондинками.
– Но любил всю жизнь маленькую брюнетку. Осознал только слишком поздно.
– Миш, зачем все это? Ни к чему хорошему такие разговоры не приведут. Ты теперь с Люсей…
– Да пошла она к чертовой матери, эта Люся! Весь мозг мне вынесла! Ей только деньги нужны, а на меня наплевать. Думаю, разведемся.
– А как же Степка?
– Буду алименты платить. Стану воскресным папой – я и так его редко вижу.
– Да, что-то ты недолго продержался.
Ника разглядывала мрачно насупившегося Мишу: постарел – морщины, мешки под глазами, виски поседели. Сколько ему сейчас? Пятьдесят шесть? Что за возраст для мужика! Потом задумчиво произнесла:
– Если б мы не развелись, в этом году серебряную свадьбу могли бы отпраздновать.
– Вот! За это надо выпить!
– Мне кажется, тебе уже достаточно. Скажи, а как Алина? Она мне ничего не рассказывает.
– Это одна головная боль, а не Алина! Тоже только деньги сосет, а толку – чуть.
– Но она хотя бы учится?
– Учится, куда она денется. Уплочено же.
Ника усмехнулась: «уплочено» – это было любимое слово Нинель Павловны.
– Но через пень-колоду. Ей кажется, если обучение платное, то все само собой должно делаться, а ей можно только ресницами хлопать. Ты ж помнишь, как мы учились? А сейчас!
– А как у нее с личной жизнью? Встречается с кем-нибудь?
– Не удостоен доверия по этому вопросу.
– Может, Люся в курсе? Они же вроде в неплохих отношениях были?
– Ты отстала от жизни. Такая война идет, что ты!
– Алина же съехала? Или нет?
– Съехала, да. Только это так называется, что съехала, а на самом деле она то и дело у нас. Приедет, поест, выгребет, что повкуснее, из холодильника – и обратно. Анна Петровна все время жалуется, что не успевает готовить. И еще норовит что-нибудь в стирку подкинуть. Постельное белье – всякое такое. И не лень возить!
– У нее же есть стиральная машина.
– А гладить? Она же любит на глаженом!
– Смотри-ка, ты теперь в курсе, что любит наша дочь!
– А это меня Люся просвещает. Со слов Анны Петровны. Достало меня бабье это, сил нет!
– Да-а…
– Как ты с ней справлялась, не представляю.
– Похоже, плохо. А ведь такой милый ребенок был…
Они невольно улыбнулись друг другу. Потом Миша посмотрел на часы:
– Ну что, надо ехать, пожалуй. Я тебя подброшу.
В машине он сразу обнял Нику и хотел было поцеловать, но она не далась:
– Миша, это лишнее. Ты напился и рассиропился, перестань.
– Я напился, – печально согласился он. – Но имею право. Ты вникни – я ж теперь сирота. Круглая сирота. И никто. Никто меня не пожалеет.
– Бедный ты мой! Ну, давай я тебя пожалею, так и быть.
И Ника сама чмокнула бывшего мужа в щеку, вдохнув такой забытый, такой родной запах. Но Миша все-таки ухитрился поцеловать ее в губы – раз, другой, и Ника… ответила. Они довольно долго целовались за спиной невозмутимого шофера, потом Ника отодвинулась:
– Довольно! Миш, ни к чему это все.
– Послушай! – Он тяжело дышал ей в ухо. – Может, поедем куда-нибудь?
– Куда? В отель, что ли? Не выдумывай. Ну, Миш! Успокойся, никуда мы не поедем.
– У тебя кто-то есть?
– Уже нет.
– А был?
– Был.
– Кто он?
– Какая тебе разница? Мужчина. Молодой. – И не выдержала, похвасталась: – На тринадцать лет моложе, между прочим.
– Ничего себе! Ну, ты, мать, сильна! То-то я смотрю – расцвела прямо.
– Это все в прошлом.
– А что так?
– Хорошенького понемножку. Миш, перестань. Да что ж тебя так разбирает-то?
Но Миша снова ее поцеловал, и Ника подумала: а, провались все пропадом! Так этой Люсе и надо. В объятиях бывшего мужа она вдруг испытала такое же острое и сладостное чувство торжества с легким оттенком злорадства, какое когда-то охватывало ее во время любовных утех с Артёмом – в той самой квартире, на той самой кровати, где Миша спал со своей любовницей.
