– Заказчик. Я ему канделябр реставрировала. Восемнадцатый век, мейсенский фарфор. Два раза реставрировала, представляешь? Первый раз он даже до машины не донес, разбил по дороге, косорукий. Сегодня я сама ему упаковала, вынесла, уложила. Надеюсь, довезет.
– Понятно.
Олеся все еще была возбуждена, поэтому тараторила очень быстро. Артём не очень любил такое ее состояние, потому что она порой «выплескивалась из берегов» и могла сотворить что-нибудь, о чем потом сама жалела. Вот и сейчас она вдруг игриво спросила:
– Неужели ты приревновал?
– Ничего подобного.
– Да ладно! Точно, ты ревнуешь. Какая прелесть!
– Ты с ним кокетничала, я видел, – мрачно сказал Артём.
– И что? Это все вполне невинно. Я же не собираюсь… Слушай, а что бы ты сделал, если б я тебе и правда изменила?
Олеся вдруг замолчала, с ужасом глядя на Артёма, который с каменным лицом вел машину. Она опомнилась и не знала, как исправить положение. Идиотка! И что ее понесло? До дома они доехали в тягостном молчании, и Олеся целый вечер с жалобным видом ходила за Артёмом, который старательно делал вид, что ничего вообще не случилось.
– Давай я тебе помогу? Порежу чего-нибудь? – попросила Олеся, глядя, как Артём методично помешивает жарящийся в сковородке лук. Нет, не так! Правильно – пассерует. Или припускает? Нет, никогда ей не выучить все эти премудрости.
Артём никак не отреагировал на ее слова, тогда Олеся подошла и обняла его сзади, прижавшись к широкой спине:
– Тёмочка, прости меня, пожалуйста!
– Да не за что вроде бы. Ты же мне еще не успела изменить.
– Тём, я ляпнула, не подумав. Просто с языка сорвалось. Я вовсе не собираюсь тебе изменять, честное слово. Я не такая девушка. Я… я… хорошая…
И она заплакала, да так горько, что Артём тут же забыл все свои обиды и принялся ее утешать. Тема оказалась слишком болезненной для обоих. Они помирились, конечно, но какой-то осадок остался. И вот теперь они с чувством скандалили – Артём неожиданно пришел домой пораньше, а Олеся забежала поболтать к Ире-Наполеону и засиделась у нее.
– А позвонить ты не могла? Я тут с ума схожу!
– У меня телефон разрядился.
– А по городскому? Я бы за тобой зашел.
– Откуда я знала, что ты так рано освободишься? И зачем меня встречать – тут идти две минуты. И вообще, что за наезд? Мне что, нельзя с друзьями пообщаться?
– Я волновался. Ты и днем на звонок не ответила.
– Я в ванной была. Я перезвонила, а ты был недоступен. Не понимаю, зачем столько звонить? Ты что, контролируешь меня? Где я, что я, с кем и зачем? Я не могу так жить. Это невыносимо.
– Невыносимо? – растерялся Артём.
– Да ты же мне вздохнуть не даешь!
– Значит, я не даю тебе дышать? Ну ладно.
Он повернулся и ушел. Сбежал по лестнице, выскочил из подъезда и огляделся. Уже стемнело, зажглись фонари, с неба сыпала ледяная крупа – не то дождь, не то снег. Артёму было так обидно, что выступили слёзы: все это время он просто изнемогал от любви, нежности и беспокойства, а она! Дышать не даю! Невыносимо! И Артём рванул в торговый центр, купил там бутылку водки, открыл ее, едва выйдя за дверь, и отхлебнул хороший глоток. Никакого вкуса не почувствовал и выпил еще. Потом развернулся и пошел в сторону метро. На самом деле он вовсе не любил водку, предпочитая ей вино, да и то в меру. Но сейчас ему требовалось сильное и бронебойное средство.
А Олеся в это время плакала, стоя у окна: «Дура! Какая же я дура-а» – увидев, что Артём направился к метро, она села на пол и зарыдала в голос. Неблагодарная дура, вот она кто! Ну беспокоится Артём не по делу – что такого? Могла бы и потерпеть. Нянчится с ней, пылинки сдувает, кормит, одевает! Олеся была во всем новом, купленном вместе с Артёмом и на его, кстати, деньги: терракотовые джинсы и джемпер цвета морской волны. А какая теперь у нее дубленка – короткая, легкая темно-зеленая разлетайка! И такие же замшевые башмачки. Они так нравились Олесе, что она не могла удержаться, чтобы лишний раз не полюбоваться стоящими в коридоре ботиночками и не погладить дубленку по мягкому зеленому меху. И ведь она хотела купить что-нибудь попроще, но Артём настоял: «Только это. У моей девушки все должно быть лучшим». Потом она вспомнила, как Артём будил ее сегодня утром поцелуями – конечно, в несусветную для выходного рань, ну и что? Она прекрасно поспала днем, пока он надрывался в своем ресторане! И Олеся зарыдала еще горше: «Куда-а? Куда он поехал в таком состоя-ании? Где его теперь разыскива-ать?»
Артём и сам не знал, куда направлялся. По дороге к метро он еще пару раз приложился к бутылке. Вид у него был на редкость мрачный, так что пассажиры косились с некоторой опаской на странного, что-то бормочущего себе под нос молодого мужчину. В какой-то момент он громко застонал, ударив кулаком по сиденью, так что две девушки, сидевшие напротив, вскочили и перебежали в другой конец вагона. Только когда объявили «Филёвский парк», Артём осознал, что приехал к Нике. Тем временем дождь со снегом усилился, и, когда Ника открыла дверь, она увидела совершенно мокрого Артёма, который с трудом сфокусировал на ней взгляд и слегка пошатывался, держась рукой за стену.
– Артём! Что случилось? – Ника вгляделась в него, чуть нахмурившись. – Ты что… Ты пьян?
– Ну-у… Как-то так. – Артём предъявил ей бутылку, в которой еще плескалось немного водки на донышке. – Можно я войду?
– Что случилось? Вы поругались с Журавликом?
– А-а…
Артём стянул куртку и кроссовки – бутылка, которую он никак не мог выпустить из рук, очень ему мешала, – потом двинулся в сторону кухни и замер на пороге.
– Ну что ты встал? Проходи. Да что ж за день сегодня такой!
Два мужских голоса прозвучали одновременно:
– Это что еще за явление?
– Мужик, ты кто?
«Кто-кто… Дед Пихто!» – раздраженно подумала Ника, протискиваясь в кухню.
– Да сядь ты уже! Познакомьтесь. Миша, это Артём.
Артём сел, едва не промазав мимо табуретки: в теплой и ярко освещенной кухне он мгновенно раскис. Сидящего напротив импозантного седого мужика он видел как в тумане, а тот рассматривал его с явным интересом:
– Если я правильно понимаю, это и есть твой молодой любовник?
– Мы давно расстались, – мрачно ответила Ника. – Он не алкоголик, ты не думай. Похоже, со своей девушкой поругался.
– И пришел к тебе в жилетку плакаться?
– Ты тоже пришел ко мне поплакаться.
– Чувствую, сегодня уже не удастся. Пойду я, пожалуй.
– Э, ты куда? – оживился Артём. – А выпить? Надо же… выпить…
– С тебя уже хватит.
– Брат… а как же… мужская солинар… солидарность? Ты ж понимаешь? Я ей – всё! А она говорит – невыносимо! А? Все не так! – взвыл Артём, ударив кулаком по столу.
