– Ладно, давай выпьем.
– Миш, ну что ты, в самом деле! Ты собираешься с ним пить?
– Ты ж видишь, у парня душа горит. Я немного вина выпью за компанию. Дай ему закусить чего-нибудь.
Ника с осуждением покачала головой, достала из холодильника нарезку сыра, масло и котлеты, решив, что не станет их разогревать – еще чего! Потом полезла за ножом и вилками.
– Тём, ты можешь объяснить, что случилось?
– Я ее задушил… Во как!
Нож выпал у Ники из рук:
– Что?
– Да не! Не в этом смысле. Задушил вниманием.
– А мне казалось, девушкам нравится внимание, – задумчиво произнес Миша, поднял с пола нож и рассеянно вытер его салфеткой. Потом открыл масленку, щедро намазал маслом ломоть хлеба, положил сразу два куска сыра и с чувством откусил.
– Вот! – обрадовался Артём. – Ты понимаешь.
– Знаете что, – сказала Ника, раздражение которой усиливалось с каждой минутой. – Вы тут закусывайте, а я пойду. Мне позвонить надо.
Миша неожиданно приехал к Нике в контору и стал проситься в гости: так хочется посидеть в милой домашней обстановке, поговорить по душам с родным человеком, чайку попить. Ну что ты будешь делать! Родители, конечно, несколько удивились, особенно отец, который был не в курсе отношений Ники с бывшим мужем, а Курзик даже обрадовался. К чаю ничего особенного в доме не оказалось, но Миша предусмотрительно привез с собой коробку конфет и бутылку красного вина. Но поговорить «по душам» они так и не успели: сначала Мише пришлось выдержать натиск родителей Ники, засыпавших его вопросами, а потом заявился Артём.
Когда Ника вернулась в кухню, задушевные разговоры были в самом разгаре: бывший муж и бывший любовник на удивление быстро нашли общий язык. Глядя на двух своих мужчин, Ника вдруг вспомнила, как на этой самой кухне Артём готовил форель с шампиньонами и пёк блинчики. А она смотрела на него и умирала от любви. Ника вздохнула и на секунду прикрыла глаза, а когда открыла, наткнулась на понимающий взгляд Миши и отвернулась. А потом ахнула, но уже совсем с другим чувством:
– Миш, зачем ты ему еще вина-то налил? После водки? Его же сейчас вообще развезет. Что я с ним буду делать?
– А что ты собиралась с ним делать?
– Ничего не собиралась. Я его вообще не ждала. Знаешь, что – забирай его!
– Куда? – изумился Миша.
– Отвезешь домой. К нему домой! Ты ведь на машине? Попросишь шофера.
– Слушай, он же мне весь салон заблюет!
– А не надо было ему вина наливать! Ты вообще хоть иногда думаешь своей головой?
– Начинается! И вообще, это твой любовник. Сама с ним разбирайся.
– Конечно, как плакаться мне на свою Люсю, так можно! А как помочь, так тебя нет!
– Ну, хорошо, хорошо. Отвезу. Сейчас я шоферу позвоню, чтобы поднялся, а то одному с ним не справиться – здоровый, черт.
Но пока Миша доставал телефон, зазвонил мобильник Ники. Послушав немного, она сказала Мише:
– Так, все назад. Тебе повезло, он остается здесь. Его девушка попросила приютить.
– Ты что, с ней знакома?
– Знакома. И где же мне его устроить, интересно?..
– А ты с собой положи.
– Очень смешно! Давай проваливай. А то я сейчас тебя тут положу.
– Так я и не против.
Ника с трудом выпроводила Мишу, потом с не меньшим трудом увела Артёма в свою комнату и уложила прямо в одежде на диван, а сама отправилась ночевать в берлогу к Курзику, проклиная всех мужиков на свете: она хорошо представляла, что ей придется выслушать завтра от родителей. И к тому моменту, когда Артём наконец проснулся, Ника просто кипела от ярости. Так что день не задался для Артёма с самого утра: сначала он впал в панику, очнувшись в незнакомом месте – в голове у него все перемешалось, и он словно вернулся на год назад, в полное беспамятство. Но тут появилась Ника и быстро привела его в чувство, устроив выволочку. Он кое-как умылся, на ходу выпил кофе, на который расщедрилась Ника, и помчался на работу, чудовищно опаздывая. К тому же Артёму пришлось просить у Ники денег взаймы: бумажник он, похоже, вчера потерял.
Добравшись до ресторана, он получил вторую выволочку от темпераментного шеф-повара, планы которого Артём нарушил своим опозданием. Так что полдня несчастный, помятый и небритый Артём вкалывал на кухне, мучаясь от головной боли и угрызений совести. Про Олесю он даже думать боялся: мобильник оставил дома, ее рабочего телефона не помнил. В конце концов Артём чуть не отрубил себе палец разделочным ножом, и шеф прогнал его домой.
В три часа дня Артём стоял на служебном входе музея с букетом желтых роз, на которые пришлось еще подзанять денег. Он порылся в музейном телефонном справочнике и, переходя от одного номера к другому, наконец попал на Олесю:
– Привет, это я, – жалобно произнес он, чувствуя предательскую дрожь в коленках.
– Ты где?
– Я тут… на служебном входе…
– Стой там! Я сейчас.
– Олесь, можно, я во дворе подожду?
Стоять с букетом на виду у охранника и проходящих сотрудников Артёму совсем не улыбалось. Олеся появилась через пару минут – увидев ее, Артём испытал такое неимоверное чувство облегчения, словно с плеч свалилась каменная глыба. Они обнялись и одновременно произнесли:
– Прости меня!
А потом невольно рассмеялись и поцеловались.
– Вот, это тебе! – Артём сунул Олесе букет, а она схватила его за руку:
– Что это? Ты поранился?
– Да ничего особенного, слегка палец порезал.
– Горе ты мое! Ну что, пошли домой? Я отпросилась.
– Ура!
Все разговоры они думали отложить до дома, но в переполненном вагоне метро Артём не выдержал и зашептал Олесе в ухо – они стояли в торце, и он своей спиной закрывал ее от любопытных взглядов:
– Олесь, я все понимаю – я достал тебя своими звонками и вообще, но я не собирался тебя контролировать, честно. Просто я беспокоюсь. И ужасно скучаю, и мне все время хочется тебя видеть, слышать твой голос. И я все время боюсь, что ты… Ну, опять сбежишь. Но я постараюсь. Я так сильно тебя люблю.
Олеся всхлипнула и обняла его:
– Я просто не привыкла. Я столько боролась с матерью за свою свободу и самостоятельность – мне теперь чуть что, сразу мерещится тотальный контроль. И я вообще не умею ни с кем жить. Всегда была одна. Ты потерпи, ладно? Я научусь. Но только ты постарайся не беспокоиться зря. А то это ужасно напрягает.
– Я знаю. Я сам страдал, когда мама… А теперь сам – не хуже мамы.
– Знаешь, я ужасно нервничаю перед свадьбой. И мне нужно тебе кое-что рассказать, а я боюсь. Это так трудно.
