Они заглядывали друг другу в глаза, целовались и бормотали, совершенно забыв об окружающей действительности, а когда опомнились, оказалось, что они стоят уже перед дверью подъезда. И только после того, как они отпраздновали примирение на лоскутной лежанке и опустошили холодильник, Артём вдруг вспомнил и удивился:
– А почему ты не спрашиваешь, где я был всю ночь?
– И где ты был? – спросила Олеся с невинным, но слегка смущенным видом.
– У Ники.
Олеся встала и отвернулась к плите, где закипал чайник:
– Я должна ревновать?
– Нет. Там не к чему ревновать. Понимаешь, я напился, ну и… Занесло меня.
– И что, каждый раз, как мы поссоримся, ты будешь напиваться и бегать за утешением к Нике?
– Да какое там утешение! Всыпала мне по первое число.
– Бедненький, – довольно ехидно произнесла Олеся, но не выдержала и рассмеялась: – Я все знаю.
– Откуда?
– Понимаешь, когда ты уехал… Ну, в Америку. Мне было очень плохо. Сначала просто плохо, а потом я испугалась, что ты насовсем уехал. Я так распереживалась, ужас! И я пошла к твоей Нике…
– Что ты сделала?
– Я подумала: раз вы остались друзьями, может, она знает, когда ты вернешься. Мы с ней встретились и подружились. Она замечательная. Так что сам понимаешь – она мне тут же позвонила, как ты заявился. А я попросила оставить тебя ночевать, потому что совершенно не переношу пьяных. У меня отец алкоголик, и я… Артём?
Артём был потрясен: такого он никак не ожидал. Олеся села к нему на колени и стала целовать, умоляюще заглядывая в глаза:
– Тёмочка, не сердись, пожалуйста! Я понимаю, я вторглась в твое личное пространство, да? Но я тогда просто пропадала, а Ника меня спасла. Она такая хорошая! Вы же с ней теперь просто друзья, ты сам сказал.
– Ну да, друзья…
– Значит, мы можем дружить все вместе. Или что? Ты надеялся…
– Да ни на что я не надеялся! Ну вообще… Спелись за моей спиной, ты подумай. Нет, женщины – это что-то.
Обнимая Олесю, Артём никак не мог смириться с тем, что две стороны его жизни вдруг слились в одну. Конечно, хорошо, что больше не надо ничего скрывать от Олеси, но зато уже не поплачешься Нике в жилетку. Вот предательница! Она явно встала на сторону Олеси. Женская солидарность, а как же! Хотя Ника ясно дала понять, что никакие отношения, кроме чисто дружеских, между ними невозможны, и сам он вроде бы ни о чем таком уже не думал, но… Где-то в подсознании у него все равно теплилась слабая надежда на «запасной аэродром». А теперь что ж – никаких «запасных аэродромов». Черт побери, хороший ход! Неужели?.. Неужели она сделала это специально? Артём посмотрел на Олесю, но она ответила таким невинным взглядом, что он подумал: «Да нет, не может быть».
– А что ты еще от меня скрываешь, барбосик? – спросил он.
Взгляд Олеси сделался растерянным, и губы задрожали:
– Что, прямо сейчас рассказать?
– Давай покончим со всеми тайнами? Ты не бойся, я вообще-то догадываюсь, в чем дело. И потом… Твои друзья…
– Они не могли! Они ничего не знают!
– Кирилл мне намекнул. Олесь, он очень за тебя переживает, только поэтому. Боялся, что я могу как-то тебя обидеть, понимаешь? Прости его! Он ничего не сказал, честно. Я сам догадался. Ты… Тебя изнасиловали, да?
Олеся только кивнула, а потом спросила дрожащим голосом:
– Но ты же не считаешь, что я сама виновата?
– Нет! – твердо ответил Артём. – Не считал, не считаю и никогда так не подумаю. Ты ни в чем не виновата. Ни одна женщина не может быть в таком виновата.
– Тём, а ты уверен, что хочешь услышать подробности?
– Олесь, если тебе тяжело рассказывать, тогда, конечно, не надо. Но я предпочел бы знать. Потому что… Ну, я буду представлять разные ужасы. Нет, лучше знать. Я не настаиваю, но, если ты сможешь рассказать, я буду благодарен. Не обязательно прямо сейчас, потом.
Глава 2
Между мраком и светом
Три дня спустя Артём сидел во дворе чужого дома – на детской площадке среди разноцветных качелей и горок, на которых, ввиду обеденного времени, почти не было детишек. Артём еще раз поглядел на часы, но тут наконец из-за угла показался Кирилл Поляков. Он кивнул Артёму, пожал ему руку, сел рядом и закурил.
– Ну, где пожар? Что случилось?
Артём покосился на Кирилла и сказал, глядя в землю:
– Олеся рассказала мне. Я знаю кто.
– Вон что! И кто?
– Друзья Вовчика.
– Друзья? Их что, несколько было?
– Четверо. Его приятель Колян и еще трое. Двое вроде бы местные – Длинный и Шестерка, а четвертый какой-то москвич, знакомый Коляна. Сам Вовчик не участвовал. Он просто ее предал.
– А что значит – местные?
– Это все на даче у Коляна было, Олеся не знает, где именно. Она потом на «Комсомольскую» приехала, а на какой вокзал, не поняла – не до того было. Больше часа электричка шла.
– Да-а… Но теперь уже ничего не докажешь. И тогда-то трудно было, а теперь…
– Я не собираюсь ничего никому доказывать. Мне просто нужно их найти. Ты поможешь?
– И что потом?
Артём пожал плечами. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, потом Кирилл чертыхнулся, бросил окурок и яростно растоптал его ногой:
– Ты вот что. Только не разыгрывай мне тут ворошиловского стрелка, понял?
– О чем ты? У меня и ствола-то нет.
– Ствола у него нет! Ствол достать не проблема.
– Ты считаешь, что зло должно остаться безнаказанным?
– Нет, я так не считаю.
Они долго молчали, сидя рядом. Потом Кирилл мрачно сказал:
– Значит так: ты ничего не предпринимаешь без меня. Ни-че-го. Понял?
– Это вообще-то мое дело.
– И мое тоже. Да, она твоя девушка. Но Олеська мне как сестра, понимаешь? И ты ее не видел – тогда, сразу после случившегося! А я видел. И забыть не могу. Вся в синяках, в кровоподтеках… Клок волос ей выдрали на затылке… И внутри все разодрали, Катерина сказала. Лечилась потом долго, потому что какой-то гадостью заразили. Но главное – ей в глаза смотреть страшно было. Черные дыры, а не глаза! Господи, я как вспомню… Она от меня шарахалась, представляешь? От меня! Я старался не приближаться, резких движений не делать. Мне стыдно было, что я мужик, понимаешь? Если бы Олеська тогда все рассказала, я бы… Клянусь, своими руками убил бы! Всех пятерых. Но она именно поэтому и не стала рассказывать. А я свою вину до сих пор чувствую.
– Ну, тогда ты меня хорошо понимаешь.
– Черт, как же я эти дела ненавижу! С изнасилованиями. Потому что ничего сделать нельзя. Из десяти женщин хорошо, если одна решится судиться, и то адвокат вытащит мерзавца. А сколько унижений для женщины. А тут пару месяцев назад опять столкнулся. Вызов из больницы – причем врач вызвал, не пострадавшая. Ты бы ее видел! Живого места нет. Врач сказал, что она никогда родить не сможет. Молодая баба. Собственный муж… Сволочь! Привез ее на вечеринку с партнерами. То ли он ее проиграл, то ли долг таким способом отдавал, черт его знает. Сказал ей, что иначе его убьют. Она поверила. Двенадцать человек, Артём! И муж в их числе. Сутки ее насиловали! Муж сам в больницу привез. Сказал ей: «Забудь, и все». Забудь? У нее глаза были… мертвые. Не стала заявление подавать. Говорит: «Я сама согласилась!» Сама, ты ж понимаешь?
