– И что, так дело и не открыли?
– Не открыли. Только она… Как раз позавчера я узнал. Убила его, спящего. Кухонным ножом. А сама повесилась.
Они долго молчали, потом Поляков тихо сказал:
– В общем, действуем вместе. Понял? Но это дело надо сначала обдумать. А то таких дров наломать можно.
– Ладно.
И они разошлись в разные стороны: Кирилл к себе в отделение, Артём – в ресторан. Если Артём был преисполнен яростной решимости, то Кирилл пребывал в крайнем раздражении: его душа требовала мщения и справедливости, но все, что было в нем от оперативника, от полицейского, стоящего на страже закона, возмущалось и призывало к осмотрительности. Он слишком хорошо знал, насколько беспомощен нынешний закон. Тогда, пять лет назад, он был готов расправиться с обидчиком Олеси собственными руками! Но теперь… Надо подумать. И не допустить, чтобы Артём вляпался в какие-нибудь неприятности. Артём нравился Кириллу, хотя вызывал легкое чувство ревности, над которым он и сам подсмеивался. Нет, вы подумайте, как быстро его девчонки поддались обаянию Артёма. Подруг жены Кирилл воспринимал как свою семью: познакомившись с Катериной, Кирилл принял и всю их компанию – правда, Ира-Наполеон казалась ему несколько странной, не говоря уж о ее брате. Но Киви! По отношению к Олесе Кирилл испытывал особенные чувства – пожалуй, даже отцовские, хотя был старше всего лет на десять. Когда они познакомились, Олесе было семнадцать, только школу окончила – тоненькая рыжая девочка с хвостиками, веселая и забавная. Кирилл страшно мучился: ей пришлось пережить такой ужас, а он не защитил, не помог, не отомстил! Не надо было тогда ее слушать. И хотя Поляков терзался сомнениями, он параллельно, пусть и не совсем осознанно, уже разрабатывал план действий.
Пока мужчины боролись со своими внутренними демонами, женщины – Ника и Олеся – пили кофе в небольшом уютном кафе, которое располагалось напротив музея, где работала Олеся. Для начала Ника ее не узнала:
– Бог ты мой, кто это? Что за красотка?
Ника с удовольствием разглядывала вспыхнувшую от радости Олесю. Конечно, она не такая красивая, как Алина, но очень даже складненькая, яркая, живая, словно солнечный зайчик! Каждый раз при встрече или телефонном разговоре с Олесей Ника невольно вспоминала дочь – с болью в сердце. Олеся рассмеялась и повернулась кругом, демонстрируя свой наряд: она была в узких темно-зеленых джинсах и в фиолетовом джемпере, а на шею повязала шарф, в котором фиолетовые тона сочетались с пронзительно-зелеными и ярко-оранжевыми, под цвет рыжих волос.
– Вам нравится? Забавная штучка, правда? – Олеся уселась за стол и размотала шарф. – Застежка сзади, а карманчики спереди. Я даже не сразу поняла, где перед. Подумала: карманы на спинке – прикольно. Вы знаете, со мной что-то случилось: я совершенно не могу носить ничего черного и серого. Такая неожиданная тяга к ярким цветам.
– Ты очень хорошо выглядишь. Пожалуй, ты теперь не журавлик, а райская птица.
– Спасибо! Ой, я же хотела еще раз вас поблагодарить и извиниться – за Артёма. Ну, за его пьяный приход. Вы меня просто спасли, когда оставили его ночевать. Нас спасли. Не знаю, что со мной было бы, если б он таким домой явился.
– Как у вас, все нормально?
– Да, все хорошо. Мы поговорили, он обещал не напиваться.
– Он вообще-то очень редко срывается.
– А я сказала, что брошу курить. Я уже и так меньше курю, только на работе. Но обещала совсем завязать. Ой, Ника! А я ему рассказала, что мы познакомились! Ничего?
– Я так и подумала. Он звонил тогда, извинялся, но… Ну да, ему теперь со мной сложно общаться.
Ника опустила голову: на самом деле ее очень ранил холодный тон Артёма. «А чего ты хотела, подружившись с его девушкой?» – невесело усмехнулась Ника. Она улыбнулась Олесе, смотревшей на нее с тревогой.
– Вы скучаете по Артёму, да? – в голосе Олеси звучало сочувствие.
– Да нет, что ты. Когда мне особенно скучать? Столько дел… – это прозвучало на редкость фальшиво. Ника поняла: еще чуть-чуть, и она заплачет.
– А приходите к нам в гости. Правда! Что такого?
– Нет. Спасибо, дорогая, но я не приду. Артёму будет неловко, да и мне тоже. Потом, когда все отстоится. Может быть. Ты не думай, он любит тебя. Но мы довольно долго были вместе и… Наверное, надо бы совсем прекратить общение, но не получилось, и вот… А теперь ты… Так все запуталось…
– Ника! Ну, не плачьте, не надо. Простите, простите меня. Я такая дура!
– Ладно, ничего. Я справлюсь. Так странно, что я… Что мы с тобой… Встретились и… Знаешь, я бы хотела, чтобы у меня была такая дочь, как ты.
Обе думали об одном и том же: если бы не Артём, им было бы гораздо проще. Но судьба решила именно таким прихотливым образом привести их друг к другу, дав возможность каждой заполнить душевную пустоту: Нике не хватало дочерней любви, а Олеся всю жизнь страдала без материнской нежности.
– Кстати об Артёме. Ты ему больше ничего не рассказывала? – Ника вытерла салфеткой слезы и с волнением уставилась на Олесю. – Про себя?
– Ну да, я наконец решилась.
– И как он это перенес?
– Да ужас! Хотя я самые мерзкие подробности опустила, конечно. Но порыдала все-таки, не могла сдержаться, и он тоже распереживался. Но потом ничего, обошлось.
– Скажи, а ты ему называла какие-нибудь имена?
– Ну да, Вовчик, Колян. Остальных, как зовут, я и не знала. А что? Вы же не думаете, что Артём… Неужели он… Вот черт! О таком я и не подумала!
– И я тоже. Но боюсь, что… Мне кажется, он вполне способен на это. Правда, может, ты сама хочешь… отмщения?
– Нет! – ответила Олеся. – Нет, не хочу. Раньше я просто упивалась этими мечтами, но теперь… Нет. Я хочу забыть все и жить дальше. С Артёмом.
– Понимаешь, ему сейчас тяжелее, чем тебе. Ты пять лет это преодолевала, а он только узнал.
– Ну да, я-то хоть выговорилась, а ему и поговорить не с кем. Со мной он не станет, да и я сама не хочу. Может, с вами? Я скажу, что вы все знаете.
– Боюсь, Артём не захочет со мной это обсуждать. Мне кажется, я утратила его доверие. Может быть, с Кириллом?
– С Кириллом? – ахнула Олеся, страшно побледнев. – Господи, только не это!
– Но почему? Кирилл смог бы его отговорить от необдуманных действий. Правда, по закону, наверное, уже ничего и не сделаешь…
– Да что вы! Закон тут вообще ни при чем. Вы Кирилла не знаете. Еще тогда, пять лет назад, он собирался… Я же потому ничего и не рассказывала. Не хотела, чтобы он из-за меня свою жизнь поломал. Если Артём объединится с Кириллом… Нет, мне даже подумать об этом страшно!
Они с тревогой смотрели друг на друга, потом Олеся сказала:
– Ладно, попробую выяснить, что он там затеял. И остановить. Не знаю как, но…
Олеся и сама заметила, что Артём слегка изменился после ее откровений. Нет, он по-прежнему был неимоверно нежен и ласков, но порой словно отключался на пару секунд и рассеянно смотрел в пространство. То чувство, которое он испытывал с самого первого дня их знакомства, теперь усилилось многократно – после того, как он узнал, что случилось с Олесей. «Она болит, как рана, у меня внутри», – когда-то сказал он Нике. Теперь болело почти нестерпимо. Артём понял наконец, что так неудержимо влекло его к девушке-журавлику: ее сломанное крыло. Скол души, который он увидел, когда впервые заглянул в глаза Олеси, едва очнувшись от обморока. В тот момент его собственная душа, безымянная и беззащитная, была, как никогда, открыта для восприятия, и Артём на бессознательном уровне понял всё, что Олеся так старательно пыталась скрывать. Потому что сам был таким же подранком. Но если Олеся мучительно изживала из себя страх, Артём всю жизнь пытался подавить в себе ненависть к человеку, изуродовавшему им с матерью жизнь. И теперь история Олеси словно разожгла заново тлеющий огонь его неизрасходованной ярости. Артём так пронзительно жалел Олесю, что невольно обращался с ней как с хрупкой стеклянной фигуркой, на которую дышать и то страшно. И в постели у них все еще больше осложнилось: Артём боялся показаться слишком грубым и настойчивым, чтобы не напомнить ненароком о том страшном дне, а Олеся чувствовала, как он напрягается, и думала, что стала ему противна – может, зря рассказала?
