– А это не я.
Артём рассмеялся, глядя на растерянную Олесю. Он был удивительно спокоен и сам слегка удивлялся собственному необыкновенному хладнокровию. Выйдя из душа, принялся было за кофе, но вспомнил о татуировке: надо бы помазать, а то зудит…
– Олесь, подай, пожалуйста, мазь. Вон, на тумбочке! Кстати, может, и помажешь, а то мне неудобно?
– Ты что, поранился? Где?
– Вот, на руке.
Он повернулся – Олеся замерла: на предплечье правой руки у Артёма был наколот ворон, сидящий на черепе.
– Что это?
– Татуировка, видишь же. Вчера сделал. Зудит, собака. Ну, давай, мажь. Только осторожно.
– Артём. Но ты же говорил, что ненавидишь татуировки.
Он пожал плечами:
– Говорил, и что? Люди меняются.
Олеся вдруг страшно побледнела и часто заморгала. Она сунула мазь Артёму и медленно отступила к стене – села на пол и закрыла лицо руками.
– Ну ладно, я сам помажу. Так и сказала бы, что тебе неприятно.
Все в том же состоянии безмятежной заторможенности он допил кофе, доел бутерброды, помазал руку, оделся и вышел, не оглянувшись на Олесю, так и сидевшую на полу. Какое-то время Артём разбирался в ресторанных делах, даже начал что-то готовить, но потом вдруг бросил все и стремглав помчался домой, вздрогнув от мгновенной острой боли, такой сильной, что даже перехватило дыхание. Он нашел Олесю в спальне – увидев мужа, она шарахнулась к стене, спрятав за спину руку.
– Что? Что у тебя в руке! – бросился к ней Артём. – Покажи немедленно!
– Отстань! Не трогай меня!
Но Артём был сильнее и вырвал из ее судорожно сжатого кулачка блистер с таблетками, надорванный, но еще полный. Снотворное!
– Дура! – заорал он. – Идиотка! Что ты придумала?
– Пусти меня! – Олеся толкнула мужа, но он, отшвырнув подальше блистер, с силой схватил ее за плечи:
– Что ж ты делаешь со мной, а?
– А ты? Ты что сделал? Зачем? Что теперь будет?
– Да ничего не будет, успокойся!
Они никак не могли оторваться от этой стены: Артём все сильнее прижимал Олесю, а она отпихивалась и брыкалась. В конце концов Артёму удалось подхватить ее на руки – в полном исступлении он швырнул Олесю на кровать, упал сверху и… Такого ожесточенного секса у них никогда не бывало: Артём пребывал в полной ярости, а сопротивление жены его только распаляло. Но и она, хотя отбивалась всерьез, испытывала невероятное, мучительное возбуждение, завершившееся хриплым стоном. Некоторое время оба лежали в полном забытьи, потом Олеся шевельнулась, пытаясь выбраться из-под Артёма – он очнулся, повернулся и лег на спину. Помолчав, Артём спросил:
– Почему?
– Я хотела тебя освободить. Думала, ты меня больше не любишь. Ты стал таким чужим.
– Я напугал тебя?
– Да. И эта наколка…
Олеся провела пальцем по ворону, потом ткнула в череп – Артём невольно поморщился – и тихо спросила:
– Это же он, да? Колян? Что ты… Что с ним произошло?
– Напился и выпал из окна.
– А как это вышло?
– Ты уверена, что хочешь знать подробности?
– Нет. Скажи только, он понял, за что?
– Да. Он понял.
– А ты… Тебе ничего не грозит?
– Ничего.
– Слава богу, а то я так испугалась! Ты это для меня сделал? Не надо было!
– Для себя. Мне было очень плохо после… ну, ты знаешь, о чем я. А это помогло. Как ни странно. Вот видишь, я все-таки перешел на темную сторону силы.
– Это я перешла, когда тебе изменила. А ты просто пошел за мной, – печально сказала Олеся. – Прости меня.
Он только махнул рукой. Все разладилось, развалилось, рассыпалось – кое-как они замели по углам обломки и осколки и попытались жить дальше. Первое время Олеся никуда не выходила, кроме сада, и почти не ела – Артём приносил ей из ресторана разные вкусности, но она, проглотив пару кусочков какого-нибудь изысканного блюда, вроде паштета из фуа-гра или омлета с трюфелями, бессильно откладывала вилку. Она не читала, не смотрела телевизор – просто сидела в саду или на балконе, рассеянно глядя в небо. «Словно птица со сломанным крылом, которая не может улететь», – мрачно думал Артём.
Но потихоньку Олеся пришла в себя, стала снова плавать в бассейне, выходить в город и даже купила парочку платьев. Они редко виделись, а когда вдруг сталкивались дома, чувствовали неловкость и даже смотрели друг на друга только украдкой: обоим было стыдно. В постели у них вообще ничего не получалось: тот безумный чувственный взрыв словно отнял у Артёма все силы. Олеся стала нервной и злой, снова начала курить и все время напрашивалась на скандал, высмеивая успехи Артёма на ресторанном поприще. Артём страдал, но терпел, хотя время от времени огрызался. Самая страшная ссора разгорелась, когда Артём узнал, что Олеся часто проводит время в казино, и возмутился, что она мается дурью, пока он надрывается на благо семьи.
– Я не играю! Я просто болею за кого-нибудь. Так что успокойся: твои деньги я не трачу.
– При чем тут деньги! Ты не могла бы заняться чем-нибудь более осмысленным?
– Я сама знаю, что мне делать.
– Ну да, конечно.
И понеслось – всплыло все: и Бернар, и татуировка Артёма, на которую Олеся просто смотреть не могла, как будто этот проклятый ворон, сидящий на черепе Коляна, ее к чему-то вечно обязывал, и «суфле» с «киселем»:
– Ну, прости, прости, прости! Я сотый раз прощу прощения! – кричала Олеся. – Что мне сделать, что? Язык свой поганый вырвать? Я раскаиваюсь! Зачем ты не дал мне умереть?
– Дура! – заорал совершенно вышедший из себя Артём, который все время боялся, что Олеся опять сорвется. Он так испугался этой попытки суицида, что ужасно злился на нее. Правда, на себя гораздо больше. – Умереть легче всего. Ты попробуй жить по-человечески.
– Можно подумать, что ты живешь. Вся твоя жизнь – это кухня. Шалот с компотом. Грёбаное фуа-гра!
Артём находил спасение в ресторане – он стал работать наравне с прочими поварами, уходя с кухни последним, а обязанности шефа волей-неволей выполнял Серж, смотревший на своего босса все более и более мрачно. Олеся каждый день приходила в ресторан обедать, вызывая легкий ажиотаж среди официантов и посетителей. Тяжелые серебряные украшения с бирюзой и кораллами подчеркивали ее хрупкость, белая кожа словно светилась изнутри, глаза сверкали, пышные рыжие волосы пламенели, но главное, что привлекало к ней все взоры, был внутренний огонь, жар которого очень хорошо ощущался мужчинами. В один из дней, когда Артём доводил до совершенства приготовленный им салат, внезапно наступившая в кухне тишина заставила его поднять голову: к столу подходила разъяренная Олеся. Хороша она была необыкновенно! Короткое обтягивающее платье цвета морской волны, коралловые бусы под цвет волос – яркая, волнующая и рассерженная до такой степени, что Артёму даже показалось, будто рыжие пряди, выбившиеся из прически, извиваются и шипят, как змеи на голове горгоны Медузы. Он не успел еще открыть рот, чтобы спросить, что случилось, как Олеся выпалила:
