Иногда Олеся так задумывалась, что надолго застывала с кистью в руке перед очередным цветком – она пыталась освоить акварель. Иногда она просто баловалась, создавая абстрактные композиции по мокрой бумаге: ее забавляли цветные кляксы, которые сами по себе расползались, захватывая пространство, словно живые. И Олесе казалось, что слова Лео тоже были такой каплей краски, упавшей в глубину ее сумрачной души, – цветная клякса постепенно разрасталась, меняя самосознание. Но была еще одна мысль, с которой пока не могла справиться никакая акварель: образ Коляна время от времени возникал перед внутренним взором Олеси, и она замирала, представляя, что Артём решил продолжить начатое отмщение.
Наконец «дети» уехали, а с ними и Лусия, которая обещала вернуться через пару дней. В доме внезапно стало слишком тихо, и Олеся с Лео дольше обычного засиделись за ужином: им не хотелось расходиться. Олеся заснула мгновенно, но все время ворочалась и стонала. Ей снился бесконечный сон, из которого она никак не могла выбраться, хотя просто изнемогала от ужаса: ночь, полутемные улицы поселка – это по ним Олеся металась той страшной ночью, убегая от насильников! Чей-то жуткий крик, нарастающий гудок электрички, человек, прячущийся в кустах… Нож у него в руках… Кровь…
Около одного из домов человек остановился и прислушался, потом решительно отворил калитку и вошел. Он не стал задерживаться на крыльце, сразу нырнул в прихожую – дверь была не заперта. Постоял в темноте, послушал и пошел на звук телевизора, который перебивал мощный храп. Напротив телевизора стояла большая железная кровать с панцирной сеткой и металлическими решетчатыми спинками. Длинный (а это был именно он), развалившись в пьяном сне, просунул обе ноги между прутьями спинки. Человек подошел и надел стяжки на ноги Длинного, приковав их к задней спинке кровати, так же поступил с его правой рукой, которая очень удачно лежала рядом передней спинкой – Длинный спал, лежа на животе. Вторая рука была не видна, но, пока человек думал, как бы до нее добраться, Длинный всхрапнул и хотел повернуться, но не вышло – не дали прикованные ноги. Ничего не понимая спросонок, он задергался и замахал свободной рукой, а незнакомец поймал ее и пристегнул стяжкой, так что Длинный оказался в очень неудобной для себя позе: наполовину на животе, наполовину на боку. Он никак не мог понять, что с ним случилось, – барахтался, пыхтел и вяло матерился. Но тут человек сел на край кровати и приставил ему нож к горлу. Длинный сразу затих, только тяжело дышал.
– Лежи не рыпайся. И не ори, хуже будет.
– Ты кто? – хриплым шепотом спросил Длинный. Он никак не мог повернуть голову, чтобы посмотреть на пришельца. – Чего тебе надо, мать твою? Ты от Митяя, что ли? Так сказал же ему, что отдам. Как только, так сразу. Слушай, братан! Может, договоримся, а? Возьми всё и иди себе с богом. Вон там, под половицей! Стол отодвинь. Там бабки и колеса.
– Бабки и колеса, говоришь? Ценно. Только я не от Митяя. Я… курьер.
– Какой еще, к черту, курьер?
– Смерть с доставкой на дом.
– Да за что? За что? Мужик, послушай… О чёрт!
Длинный задергался сильнее, но человек нажал на нож – по шее потекла кровь, и Длинный замер.
– Я же сказал – не рыпайся! За что, спрашиваешь? За девочку изнасилованную!
– Какую еще… девочку…
– А что, не одна была?
– Так ты… Из-за бабы? Из-за этого говна? Да они, сучки, сами на рожон лезут! Их только так и учить, шлюх малолетних, чтобы… неповадно…
– Что-то ты разговорился не по делу.
Человек зажал Длинному рот рукой и с силой надавил на лезвие ножа, потом резко рванул, перерезав горло. Встал, подождал, пока Длинный перестанет хрипеть, потом снял все стяжки и вздохнул. Вот и все. Надо уходить. Аккуратно накрыл Длинного одеялом, выключил телевизор и вышел в сени. Там переоделся, достав из рюкзака запасные джинсы, футболку, ветровку и кроссовки, а снятую одежду запихал в рюкзак. Оказавшись за калиткой, человек побежал к железной дороге, потом по путям к следующей станции. Он бежал, потом шел – то прямо по шпалам, то сбоку по насыпи, а когда слышал звук товарняка, прятался в кустах. Переходя по мосту какую-то речушку, он выбросил рюкзак со всем содержимым, напихав туда еще щебенки, собранной с насыпи. Сев в электричку, тут же заснул – в Москве какая-то сердобольная старушка попыталась его растолкать: «Приехали, сынок! Проснись».
– Проснись! Алекс, проснись! – Лео тряс Олесю за плечо, а служанка Мария прыскала ей в лицо водой и крестила. Олеся кричала и отбивалась, потом очнулась и, тяжело дыша, бессмысленно заморгала: сон! Это был только сон! Она выпила воды, услужливо подсунутой ей Марией, и жалобно посмотрела на Лео:
– Простите меня. Я всех разбудила.
– Ничего, я все равно не спал. Ну-ка, подвинься! Я прилягу, а то стоять тяжело.
Олеся подвинулась, и Лео лег поверх одеяла. Он был в пижаме и длинном халате. Мария ушла, качая головой и что-то бормоча по-испански. Лео осторожно обнял дрожащую Олесю, и она уткнулась ему в бок.
– Что с тобой, малышка? Расскажи папе Лео! Я умею хранить тайны.
И Олеся, решившись, рассказала ему все, начиная с изнасилования и до гибели Коляна – без особых подробностей.
– Боже, бедный ребенок! Такое пережить! – вздохнул Лео и поцеловал Олесю в висок. – Ну, не плачь, не плачь! Ты же справилась, правда?
– Не знаю! – всхлипнула Олеся. – Мне казалось, все в прошлом. А оно снова вернулось. И я так боюсь! За Артёма! Он сказал, что Колян сам упал из окна, но я не верю. Вдруг Артём пойдет дальше? Вдруг он решит и тех троих прикончить?
– Ты не хочешь этого?
– Даже не знаю… Я думала, что… Но, похоже… Наверное, хочу! Только чтобы это как-то само произошло, без Артёма.
Лео снова вздохнул:
– Ты понимаешь, что не можешь ничего тут поделать, правда? Как будет, так и будет.
– Ну да. От этого и страшно. Если… Как потом жить?
– Так и жить.
Лео помолчал, потом тихо сказал:
– Я ведь тоже человека убил. Я так думаю. Но точно не знаю. Давно это было.
Олеся приподнялась и уставилась на Лео:
– Это вы сейчас придумали, да?
– Нет. Это действительно было. В Сан-Паулу. Мне как раз исполнилось тридцать, а Лу – двадцать два. Эх, как она была хороша! Как божественно танцевала! Мы безумно влюбились друг в друга. А ее бывший парень… В общем, мы с ним подрались. У обоих были ножи, но я оказался проворнее. Последнее, что помню, – лужа крови и его взгляд, полный ненависти. Рана была нехорошая, так что вряд ли он выжил. Мы с Лу тут же сбежали – уехали сначала в Мексику, потом в Штаты. Через пару лет оказались в Европе, сначала жили в Париже, потом я задешево купил этот домишко, начал писать, стал популярным. Работал много, а Лу заскучала. В общем, мы расстались. В Бразилию она так и не вернулась, вышла замуж, потом еще раз. Трое детей, пятеро внуков. Всю жизнь занимается танцами – у нее своя школа. Вот так-то, малышка. У тебя тут есть вино? Давай-ка выпьем по бокалу, и ты попробуешь заснуть. А я пойду к себе. Нам завтра предстоит трудный день, готовься – мы с тобой займемся живописью. Будешь мне позировать.
