– Да-а? – удивился Артём, пытаясь сфокусировать взгляд на своем отражении в зеркале. – И правда…
– Да будь ты мужиком! Бабы любят сильных, успешных. Кто мечтал о трех звездах Мишлена, а? Будешь так продолжать, ресторан вообще в забегаловку превратится.
– Шестнадцать, – прошептал Артём, подмигнув Сергею. – Только – тсс!
– Что – шестнадцать?
– Шестнадцать звезд! Я хочу. Как у этого… Ну, ты знаешь.
– Как у Гордона Рамзи
[2], что ли? Ну, ты замахнулся! Он почти тридцать лет шел к своим звездам.
– Я лучше!
– Ну да. Но только твой Рамзи наверняка не пускал сопли из-за бабы.
– Ты тоже считаешь, что я тряпка?
Наутро Артём мучился от страшной головной боли. Не глядя на Сержа, он сказал:
– Короче: хочешь уволиться – ради бога. Твое право. Но только через неделю. Мне надо кое-куда съездить. Вернусь – можешь мотать.
– Если ты возьмешься за ум, я останусь. Прости, я вчера наговорил тебе лишнего!
– Ты все правильно сказал. Спасибо. Я знаю, чем тебе обязан.
– Так прибавь мне зарплату.
Артём наконец взглянул на Сержа – тот улыбался.
– Спасибо, брат!
– Ладно, давай чеши куда хотел. Но чтобы одна нога здесь, другая там.
На следующий день Артём улетел в Москву, куда еще ни разу не возвращался за эти четыре года. И если во Флоренции он действовал словно в забытьи, машинально, то теперь Артём четко понимал, зачем едет: яростное желание отомстить, возникшее у него после рассказа Олеси и словно законсервированное в подсознании, вышло наружу. Артём сознавал, что они с Олесей, переехав в Европу, пытались сбежать от своего прошлого, которое все-таки просочилось сквозь какую-то щель в их благополучную нынешнюю жизнь. Впрочем, не такой уж и благополучной она была, как оказалось.
Остановился Артём в гостинице – свою квартиру он сдавал «в пользу бедных», как выразился Кирилл Поляков: Катерина полтора года назад родила двойняшек, так что деньги за квартиру Артёма были им весьма кстати. Они, конечно, поупирались слегка, но потом с благодарностью согласились. Первым делом, даже не позвонив Поляковым, Артём поехал в «деревню Гадюкино» к Нике. Как и следовало ожидать, «Гадюкино» оказалось никакой не деревней, а вполне фешенебельным коттеджным поселком, в котором «имение» Заварзиных было еще и не самым обширным, а домик так просто даже скромным: всего-то два этажа! Артём захватил хорошего вина и приготовил роскошный ужин, выжив с кухни хозяйку, как она ни протестовала.
– Должен же я продемонстрировать свое мастерство!
На самом деле он, как всегда, ухватился за готовку, чтобы меньше волноваться: уж очень многое приходилось скрывать, рассказывая Нике с Мишей о своей жизни. Поэтому он старался больше спрашивать. Оказалось, что племянника Кузю его отец еще год назад забрал к себе в Штутгарт, и они все страшно скучают, особенно мама Ники.
– А где же они, твои родители? – спросил Артём. – Я думал, вы тут все вместе?
Оказалось, они как раз уехали навестить внука. Про Алину Артём и не заикался, а Ника не стала углубляться в подробности:
– Сейчас все нормально. Разное было, но мы справились. Живет сейчас с одним человеком. – Ника поморщилась. – Вполне приличный, но на двадцать с лишним лет ее старше, представляешь?
Артём сочувственно покивал. Разделывая курицу и обжаривая миндаль для Pollo en pepitoria
[3], которое давным-давно обещал приготовить для Ники, Артём невольно вспоминал, как когда-то пек утренние блинчики – после первой и последней ночи, проведенной у Ники дома. Он и не подозревал, что Ника думает о том же: именно тогда она впервые осознала, насколько любит Артёма. И окончательно поняла, что у них нет будущего. О чем думал Миша, неизвестно, но пепитория ему понравилась. Артём переночевал у Заварзиных и на следующий день уехал, хотя Ника всячески уговаривала его остаться еще на денек. Когда прощались, Миша деликатно удалился, оставив их вдвоем, и они наконец взглянули друг другу в глаза.
– Ты изменился, – задумчиво сказала Ника. – Как-то повзрослел, что ли? Стал жёстче.
– А ты ни капельки!
– Ну да, конечно. Я вся седая.
– Тебе очень идет седина. Оттеняет синеву глаз. Прелестная маленькая женщина со взглядом ангела.
– Умеешь найти подход, да? – рассмеялась Ника, невольно покраснев от удовольствия.
– Никогда не умел, – вздохнул Артём и сел к ногам Ники, положив голову ей на колени:
– Пожелай мне удачи, пожалуйста.
– Я желаю тебе удачи! – сказала Ника и погладила его по голове. – Тём, скажи мне правду: у вас действительно все так хорошо, как ты рассказывал? Я же вижу – что-то не так. Какое-то тревожное ощущение.
– Да ничего особенного. Временные трудности. Вот с тобой было легко! И почему сейчас не получается, не понимаю.
– Может быть, потому что ты меня не так сильно любил?
У Артёма болезненно сжалось сердце: конечно, с Никой тоже все было по-настоящему, но… Каждый из них существовал сам по себе, в своей собственной отдельной жизни! А Олеся была у него внутри – вот тут, слева, где сердце. Артём чувствовал тянущую надсадную боль, мучительную и неотвязную, невольно ощущая себя кем-то вроде собаки: верный Хатико, поскуливающий на перроне в ожидании хозяйки. Только что хвостом не виляет. Артём поднял голову и увидел, как Ника на него смотрит, но она тут же улыбнулась:
– Тебе, наверное, пора.
– Можно я тебя поцелую?
Ника покраснела еще сильнее:
– Ну, если тебе не противно целовать старуху…
– Прекрати кокетничать. Никакая ты не старуха!
И поцеловал. А Ника, всхлипнув, прильнула к нему и так ответила на поцелуй, что сразу стало понятно: ничто не закончилось, не перегорело, не иссякло. У Артёма защипало в глазах, и он выдохнул – из самой глубины своей измученной души:
– Ты лучшее, что было у меня в жизни.
Когда соскучившийся Миша нашел Нику, она плакала, сидя с ногами в большом уютном плюшевом кресле, которое у них почему-то называлось слоном. Каждый норовил занять его первым: Миша обычно читал там бесконечные детективы, а Ника вязала очередную шаль, слушая какую-нибудь аудиокнигу.
– Ну вот, ревёт! – расстроился Миша. – Чего ты ревёшь-то? Все хорошо у твоего Артёма, и сам молодец.
– Ты не понимаешь. У него все плохо. Очень плохо!
Ника подхватилась и убежала, а Миша, тяжко вздохнув, уселся на ее место и открыл было недочитанный детектив, но задумался, рассеянно глядя в окно на уголок сада с последними отцветающими хризантемами. Сад был гордостью Ники – переехав в «Гадюкино», она неожиданно увлеклась садоводством, начав собирать редкие кустарники и цветы. Как ни странно, ей понравилась загородная жизнь. Ника нисколько не скучала по своей работе и московской суете – она с удовольствием «вила гнездо», обставляя купленный дом, полюбила готовить, а в столицу выбиралась лишь пару раз в месяц, чтобы повидаться с дочерью. Последней проблемой – если не считать выкрутасы Алины – были родители, которые никак не хотели расстаться со старой дачей и переехать в «Гадюкино», но Ника надеялась постепенно их уговорить. Ника старалась не вспоминать прошлое и наслаждаться настоящим: давно она не жила так спокойно и мирно. Они с Мишей заново узнавали друг друга: оба изменились, и оба искренне хотели сохранить отношения. Неожиданный визит Артёма, словно камень, брошенный в пруд, взволновал мирное течение их жизни. После переезда Артёма в Европу Ника почти не общалась ни с ним, ни с Олесей – им было некогда, а Ника… Как ни странно, она почувствовала облегчение. И вот теперь все прежние чувства ожили в ее душе. Поэтому и не читалось Мише, поэтому и притягивали его взгляд поникшие под сентябрьским дождем хризантемы.
