– Ты ничего не ешь.
Луиза моргнула и очнулась. Они по-прежнему сидели за столиком в вагоне-ресторане, и отец пристально смотрел прямо на нее. А в руке у Луизы был зажат затупленный столовый нож. Когда девушка наконец положила его рядом с тарелкой, на ладони остался отпечаток узора с его ручки.
– Мне не хочется, – слабым голосом ответила она.
– Ты выглядишь больной. – Даже такое простое замечание звучало как обвинение.
– Я отойду ненадолго…
– Мы будем на месте через два часа. Соизволь привести себя в порядок.
На дрожащих ногах Луиза вышла из-за столика и покинула вагон. Ей хотелось оказаться как можно дальше от этого человека.
Зеркала дамской комнаты окружили ее – напуганные Луизы были со всех сторон. Она умылась, но лицо продолжало гореть. Через два часа мышеловка захлопнется, и она навечно останется марионеткой в руках судьи: тот будет знать о каждом ее шаге.
В эту минуту поезд начал замедлять ход, сначала почти незаметно. Наконец он остановился на безвестной промежуточной станции, не доезжая до столицы. Луиза вышла и осторожно посмотрела в оконце. Поздней осенью рано темнеет, но освещенный желтыми бензиновыми фонарями полустанок был хорошо виден. Мимо Лу протолкнулся кто-то из персонала поезда, распахнул дверь и нырнул в морозную мглу.
Уже не задумываясь, она шагнула следом, не чуя под ногами высоты. На долю секунды Луизу охватило чувство падения, точно с утеса в бушующее море.
***
Луизу колотил мелкий озноб: платье из дорогой, но тонкой шерсти почти не согревало, как и отсыревший брезентовый чехол вроде тех, что она шила на фабрике. Если бы у нее было больше времени на раздумья, она бы захватила что-нибудь из теплых вещей в купе, но остановка поезда могла длиться и десять минут, и всего одну, поэтому она действовала быстро. И неосмотрительно.
Костлявая лошадка мелко трусила по размытой осенними дождями колее, ее седой как лунь хозяин полудремал, сгорбившись на облучке. Самокрутка прилипла к отвисшей старческой губе и тихо тлела, не падая.
Телега ехала в Хёстенбург.
Когда Луиза только покинула поезд, мужчина с багровым распухшим носом, восседавший в кассе, сурово сообщил, что ни дилижансов, ни поездов до утра не будет, и Луизе пришлось заночевать, скрючившись на скамейке в здании станции. За пару монет удалось купить стакан обжигающего черного чая; голода она пока не чувствовала.
Наутро небольшая площадь оживилась, и ее заполнили десятки рабочих из местных. Грузчики стаскивали коробки и мешки к краю платформы в ожидании очередного поезда. Пока Луиза осматривалась, с ней столкнулся потрепанного вида парень с большим мешком на плече. Он буркнул что-то вроде «осторожней» и зашагал дальше. Когда подъехал омнибус до Вайсбурга, Луиза потянулась было за деньгами, но на месте ее замшевой поясной сумочки остались только два обрезанных шнурка. Луиза так и не привыкла к украшениям и не имела при себе даже простенького колечка, чтобы заплатить.
Ей хотелось бы навсегда стереть из памяти те часы, пока она безуспешно упрашивала подъезжавшие экипажи сжалиться над ней и довезти до какого-нибудь крупного города или хотя бы деревушки. Извозчики смеялись, а кондукторы в открытую предлагали разные гнусности в обмен на услугу. Она уже успела отчаяться, когда наткнулась на повозку одного старика, который отправлялся в столицу. Тот заметил плачевное состояние девушки в приличной, но не по погоде одежде и согласился помочь.
И вот Луиза катила по разбитой дороге в город, куда не собиралась возвращаться из страха быть найденной отцом. Но только там у нее был шанс отыскать знакомых и заработать немного денег, чтобы позднее скрыться где-нибудь еще.
Луиза чувствовала, что заболевает: слабость размягчила ее руки и ноги, а боль от жара уже захватила голову в тиски. Чем скорее она найдет убежище, тем лучше.
***
Вот вдали показались заводские трубы и порт Хёстенбурга, становясь все реальней. Старик высадил ее на окраине, пожелал удачи и попрощался. Добрые люди еще остались в этом мире, приятно было осознавать Луизе.
Город все так же оставался для нее лабиринтом всего с несколькими знакомыми островками. В Комитет возвращаться нельзя. На фабрике нет мест. Оставалось только общежитие, где она могла попросить помощи у Хелены и других соседок. Время от времени переспрашивая у прохожих дорогу, она побрела к рабочему кварталу.
Несколько раз Луиза заходила в булочные и другие лавочки, обещающие тепло, но ее гнали оттуда, принимая, видимо, за воровку.
Иногда ей казалось, что она вышла на знакомую улицу и вот-вот доберется до места, но потом понимала, что ошиблась. Город сжимался вокруг, нависая над ней мрачными фронтонами, фонарями и обнаженными деревьями. Кружилась голова, а с ней – надписи на витринах и булыжники мостовой под ногами.
В конце концов Луиза обнаружила себя в тупике, где стены покрывали подмороженный мох и грязные ругательства. Общежитие должно было находиться совсем близко, но она не могла найти дорогу среди однообразных узких улиц. Луиза в изнеможении прислонилась спиной к холодным кирпичам, пытаясь собраться с силами, чтобы идти дальше. Прикрыла глаза, всего на секунду.
– О, дорогая! Да ты вся дрожишь…
Луиза вынырнула из своего забытья и увидела женщину, замотанную в бурый пушистый платок.
– Идем со мной, идем! Тут поблизости есть место, там тепло. И там раздают хлеб… такой сладкий, ты никогда такого не пробовала… Пойдем.
Когда Луизе удалось рассмотреть лицо доброй горожанки, она вскрикнула и попыталась, цепляясь за стену, забиться в дальний угол, где только что пробежала упитанная крыса.
– Ну что же ты, глупая? Там о тебе позаботятся… – настаивала женщина.
С глазами незнакомки творилось что-то жуткое: зрачок был неестественно расширен, а белки заливала кровь. Яркая, как в открытой ране.
Женщина приближалась, улыбаясь во весь рот.
– Не бойся…
На покрытый испариной лоб Луизы опустились, уколов, две первые снежинки этой осени. Она запрокинула голову и увидела, как белые строчки прошивают клочковатый низкий небосклон. Тут небо принялось, вращаясь, медленно удаляться от нее, становясь все выше, и свет померк.
#9. Свет и дым
В неизвестной дали, высоко под потолком, тускло поблескивал ряд медных софитов.
Мокрая тряпка дохлой рыбиной шлепнулась со лба Луизы на пол. Тяжелый красный плюш, отрез без конца и края, укрывал ее до самой шеи, а под спиной была не постель, а доски, застланные чем-то тонким.
Луиза приподнялась на локтях и осмотрелась. С двух сторон располагались полузанавешенные ниши, а за ними скрывались темные проходы, ведущие куда-то вглубь. С третьей стороны – высокая стена, затянутая черной тканью, местами свисающей лохмотьями. Из дыр выглядывали металлический каркас и непроглядный мрак. Вокруг простирался пол из гладких досок, обрывавшийся в десяти шагах от ее странного ложа. За его краем теснились развороченные ряды сидений, кривые и щербатые, как улыбка бродяги.
