– Солнышко, это ты там проснулась? – спросил кто-то певуче. Из-за угла, где по стенам плясали отблески света, показалась пухлая рука и поманила. – Иди сюда, милая, ты, должно быть, проголодалась.
Когда в последний раз Луизе предлагали поесть, ничем хорошим это не кончилось. Но, с другой стороны, последнее, чем ей удалось перекусить, был сыр, что разделил с ней по дороге добросердечный старик. Рискнуть стоило.
За стеной оказалось некое подобие кухни. На низкой скамеечке у печурки сидела пожилая женщина, подобной которой Луиза еще не видела. Она была очень большой, но не как великанша, а как гора сливок, венчающая торт. Как несколько зефирных пирожных, поставленных одно на другое. Она повернула голову в мелких седых кудряшках и улыбнулась с таким сочувствием и теплотой, что у еще слабой и голодной Луизы закололо в груди и защипало в носу: женщина смотрела на нее, как когда-то Зельда.
– Садись за стол, поешь похлебки. – Не вставая, она деревянной лопаткой указала Луизе на миску. В мутном бульоне плавало что-то неописуемое, но пахло вкусно. – А я пока дожарю зерна.
Кофейный аромат будто ждал этих слов и душистой волной затопил комнату. Как давно Луиза не пила кофе! И откуда только они его взяли?
– Олле сказал, тебя зовут Луковкой… а я Этель, просто Этель.
– Спасибо, Этель, – пробормотала Луиза, не сводя с нее глаз. Оторваться от зрелища величественной марципановой дамы, помешивающей зерна в жестянке, было сложно. – Вы очень добры.
Поглощая жидкое варево из картофеля и куриных потрохов, Луиза впервые задумалась: что это за люди, среди которых она оказалась? Олле, Чайка, Этель – кто они? Артисты, оставшиеся жить в разоренном театре? Наверное, им некуда было пойти.
– Я вижу, вы уже друзья. – На кухне возник Олле, как всегда лучезарно довольный. – Доела? Пойдем же знакомиться с остальными членами труппы, мне не терпится тебя представить. Очень люблю новые лица, а город нынче богат только на кислые рожи да на красноглазых фанатиков.
Луиза попрощалась с прекрасной Этель и последовала за взбудораженным актером.
***
Узкие темные переходы вывели их в помещение под сценой. Там было почти тепло и всюду теснились разнообразные тюки, вешалки, полуразобранные задники с изображениями деревьев и огромные шестеренки. Прямо над головами слегка отсвечивал щелями люк, необходимый, видимо, для внезапных появлений героев во время представления.
Труппа, как он назвал эту странную компанию, состояла всего из трех человек. Точнее, шести, если считать тех, кого она уже знала.
Среди них был мужчина лет шестидесяти, очень жилистый и по-франтовски одетый. В его руках, покрытых россыпью старческих пятен, была гармонь, и он нежно поглаживал блестящий бок и ряды мелких круглых кнопок.
Старик представился Вольфгангом.
В углу, у механизма, который раньше вращал сцену, сидел мальчишка-подросток по имени Пэр Петит и перочинным ножом вырезал что-то наподобие дудочки.
Затем к ним присоединилась, выплыв из гримерной, немолодая дама, пахнущая пудрой и линялым мехом, которым она обернула свои костлявые плечи. Тонким голоском с придыханием она назвалась Клариссой.
– И это все актеры? Какие пьесы вы играете? Может, водевили? – Луиза заинтересовалась их делами.
– Во-первых, здесь не все. Только те, что тут и обитают. Остальных увидишь позже. Во-вторых, не все они актеры. Честно говоря, актриса здесь всего одна – Кларисса. Она здесь с самого погрома. А то и дольше.
– Живу в гримерной, – охотно поведала Кларисса, поглаживая горжетку. – И ты поживешь у меня, пока не окрепнешь.
Луиза поблагодарила ее, но все же уточнила у Олле, чем занимаются остальные.
– Да кто чем. Вот Вольфганг – уличный музыкант.
– Я не работал ни дня с тех пор, как приехал в столицу! – гордо подбоченился старик и выдал лихой пассаж на гармони. – И всегда хватало, но только не сейчас.
– Да как же ты не работал, если играл с утра до вечера? – Пэр подал ломкий голос из своего угла. – Чего заливаешь-то?
– А так, что, если бы мне не платили, я бы все равно играл. Вот и получается, что я не работал. – И гармонист расхохотался над собственными словами, демонстрируя ровные крупные зубы, не вязавшиеся с морщинистым лицом.
Кларисса прижала руки в кружевных перчатках к ушам и преувеличенно закатила глаза.
– Прошу вас, не так громко! Мои мигрени могут вернуться в любой момент!..
– Конечно, душа моя, – с нежностью отозвался Вольфганг. – Не позволите ли ручку?
– Нет!
– Ну хоть пальчик поцелую! – настаивал он.
– Я сказала нет, – пискнула дива и исчезла за дверью.
Олле склонился к самому уху Луизы и заговорщически шепнул:
– Это старая история…
– Я гляжу, вся шайка тут. – На пороге появилась Чайка, все в том же многослойном наряде. – Кто хочет пирожков? Они остыли, зато с угрями. – Она тряхнула объемистой холщовой сумкой на длинном ремне. – На всех хватит.
К ней мигом подскочил Пэр и забрал у нее ношу. По сравнению с ее хрупкой фигурой все казалось слишком тяжелым.
– Луиза интересуется родом наших занятий. Не продемонстрируешь свое мастерство?
– Легко. – Чайка подошла к ним и быстрым, почти незаметным глазу движением извлекла карточную колоду из левого рукава.
– Вот это да, – простодушно удивилась Луиза и сама себя одернула: она никогда не позволяла себе выражаться так вульгарно.
– Это ерунда. Выбери карту! Давай скорее. – Чайка смачно хрустнула шеей, наклонив голову из стороны в сторону.
Луиза выбрала девятку сердец. Чайка продемонстрировала карту всем, затем ловко стасовала колоду.
– Теперь найди ее, если сможешь.
Луиза пролистала все до одной, но ее девятки сердец там не было. А ведь колода была полной, все пятьдесят четыре карты.
– И где она теперь? – вздрогнув от волнующей, но приятной загадки, спросила она.
Вместо ответа Чайка поднесла пальцы ко рту и вытянула оттуда карту Луизы. Все зааплодировали.
– Так ты фокусница! – догадалась Луиза.
– Скорее волшебница, – заметил Вольфганг. – Не поймешь, где пропадет и откуда возникнет.
– Папаша говорил, у меня талант, – басовито похвасталась Чайка. – Я козырную карту откуда хочешь достану, хоть из…
– Не надо, мы поняли! – перебил ее Олле. – Право, твои манеры ранят слух поэта.
– Твой отец, должно быть, тоже выступает. – Луиза все не могла успокоиться после удивительного представления. В ней будто проснулась девочка, жадная до зрелищ.
– Помер он, – махнула рукой Чайка, вновь пряча колоду. – Шулера вроде него долго не живут – порезали, когда крупно выиграл. А ты, пугало, будешь показывать, что умеешь?
