Нильс, выхватив нож из голенища, издал нечеловеческий клич и бросился к ратуше.
– Чтоб тебя! Стой, Нильс, тебя схватят! – Олле попытался его удержать, но было поздно.
Сгруппированный для бега, он сомневался лишь секунду: последовать за одержимым товарищем или уводить с площади Луизу, которая застыла, парализованная страхом. Плюнув с досады, он схватил ее за руку и помчался прочь, а девушка едва поспевала отталкиваться ногами от обледенелой мостовой, чтобы не полететь за Олле воздушным змеем.
На бегу он громко запел:
– Не принимай же их даров: ни хлеба, ни воды,
Не то дороги не найдешь из проклятой страны;
Пускай гремит седой король, что в замке под холмом, —
Я ускользну, я убегу, мне дорог милый дом!
Дерзкая народная песня о тролльем короле привлекла внимание констеблей – или, вернее сказать, отвлекла часть их от друзей Олле, что еще оставались на площади. Обернувшись, Луиза увидела, как на них указывали пальцами в белых перчатках и бросались следом люди в синей форме. Больше она не оглядывалась.
Череда домов, лавки, ступени вверх, переулок, ступени вниз, еще переулок – свист бичом подгонял их, вновь и вновь хлеща по ушам. Наконец преследователи устали свистеть, и только скорый топот напоминал о погоне.
– Сюда, – шепнул Олле у одного из узких проулков. Хлипкая деревянная лестница, присыпанная снегом, могла стать хорошим укрытием. Они скользнули за нее и присели в тенях бочек и ящиков. – Замри.
Придавленная весом его руки на плечах, она все же глянула поверх бочек и между ступеней. Группа мужчин, не посмотрев в их сторону, бегом последовала дальше. Через несколько мгновений стих и звук их шагов.
– Ну, хочешь спросить о чем-нибудь? – осведомился Олле, отряхивая колени от хрусткой снежной корки.
Вопросов у Луизы было больше, чем обычно, но она решилась задать лишь самый важный:
– Нильс убьет его?
Олле немного помедлил с ответом, отчего ей стало еще хуже.
– Нет. Двери не были открыты. Худшее, что могло случиться, – его все же повязали. Но Нильсу никто не указ, так пусть за свою несдержанность расплачивается сам. – Он подал Луизе руку и помог подняться.
– Но вы все же хотите его смерти? Я о короле Антуане, – уточнила Луиза.
– Как бы явно он ни заслуживал этого, не нам быть палачами. Но то, как он травит горожан и всех приезжих из деревень, что искали здесь работы, – мы должны это прекратить.
– Он болен!..
– Защищать нужно не его, а людей. Слепнут отцы, матери рождают изуродованных детей… в блаженном дурмане. Идем, мы уже близко, все уже должны быть там.
***
Братья, Линкс и Рехт, учились в Академии точных наук и инженерии. Их мечтой, одной на двоих, было конструировать величественные дирижабли для воздушного флота Кантабрии. Для Луизы оставалось загадкой, что связывало студентов-инженеров с труппой Крысятника, но эти двое частенько наведывались в подвалы театра и даже организовали там собственную мастерскую возле старой котельной. Очевидно, цветные дымовые шашки они собирали там же.
В условленном месте, за складом у рыбного базара, где земля блестела больше от чешуи, чем от снега, они настигли их: юноши, похожие на первый взгляд и совершенно разные, если присмотреться. Пара растрепанных, запыхавшихся малых: у одного фуражка констебля, надетая набекрень, так что оттопырено одно пунцовое от мороза ухо; второй сжимал в руках дубинку, обернутую полосками кожи. Одинаковыми были только защитные очки на широких кожаных ремнях, заляпанные зеленым, красным и белым. Луиза все еще путала их имена.
– Нас почти догнали! – доложил первый, восторженно задыхаясь.
– Но мы отбились от одного, навешали ему пинков, глядите! – Второй помахал своим новым оружием.
– В следующий раз догонят. – Олле с тревогой смотрел им за спины. – Где Нильс? Вы его вывели оттуда?
– Он бежал прямо за нами, до последнего поворота я его видел, – растерянно отозвался тот, что в фуражке.
– Болван, ты потерял его! – рявкнул второй и поспешил обратно.
– Сними и не светись, – бросил Олле юноше, который еще стоял в нерешительности. Тот повиновался и стянул приметный головной убор; вид у него был пристыженный.
Втроем они направились к тому месту, где в последний раз видели Нильса. Еще за дюжину шагов слышались возня и брань; это заставило их ускорить шаг.
Наконец они увидели подворотню и то, что в ней происходило: тот брат, что добрался первым, вцепился сзади в Нильса, который с ножом, блестящим в полумраке, рвался к заросшему бродяге у стены. Тот раскачивался из стороны в сторону, как дерево под ветром, и пьяно ревел нечто оскорбительное, угрожая Нильсу разбитой бутылкой. По Олле было видно, что он рад видеть своего неуравновешенного друга хотя бы живым.
– О, я смотрю, кто-то не смог дотянуться до монарха и утоляет жажду крови холуем! Как низко, друг мой. – Миннезингер быстро вернулся к своей обычной витиеватой манере речи. – Неужто не отыскал более достойного противника?
– Куда достойней, твари, я маркиз! – Бродяга ударил окровавленным кулаком в стену и взвыл от боли. – Ну же, кто первый?!
До этой секунды Луиза могла лишь со страхом наблюдать за схваткой, но слова человека и его тонкие черты, почти скрытые за грязью и спутанной бородой, запустили в ее голове механизм узнавания.
– Герр Дюпон, вы?! – Сомнений не было, только удивление столь нелепой встрече.
– О да, уже и в сточных канавах я знаменитость, почти как прежде! – злобно отозвался Фабиан, безуспешно пытаясь оттолкнуться от стены.
– Нильс, в сторону! – быстро среагировал Олле. – Я сам с ним разберусь.
– Не надо, прошу, он благородный человек! – Луиза встала между ними и попыталась остановить его. – С ним случилось что-то ужасное!..
– Разберемся позже, – ответил Олле, без страха подошел к Фабиану и прервал поток его брани, опустив полицейскую дубинку на голову маркизу.
#10. О бедном маркизе замолвите слово
Фабиан не оценил гостеприимства Крысиного театра – придя в себя, он начал громить комнату, в которой его предусмотрительно заперли. К счастью, мебели там было немного, да и та годилась лишь на растопку. Вскоре, когда ломать было уже нечего, а крепкая дверь лишила его шансов вырваться, маркиз Дюпон начал громко строить догадки о причине своего заключения.
– За меня вы не получите ни гроша, слышите?! Можете и не пытаться! У меня больше ничего нет! – Очевидно, первая его мысль была о похищении и выкупе за его бесценную персону. – Я отдал все векселя, все расписки! Что вам еще надо?! – уже рыдал он через несколько часов, время от времени слабо стуча в стены.
– Что-то ты невесел, приятель, – отвечал Олле, который караулил гостя под дверью с дудочкой и принимался насвистывать всякий раз, когда слышал удары. – Может, тебе спеть песенку, и ты приободришься?
