– Поздновато для прогулок, – издевательски заметил один из мужчин, отлипнув спиной от столба.
– Справедливое замечание от того, кто сам бродит в потемках. – Тон Олле был обычным, но его напряженное лицо говорило: он с ними не знаком и знакомиться не желает.
– Но с тобой девчонка-милашка. Не слишком ли ты беспечен, а, парень? – сипло отозвался второй и двинулся к ним. – Пойдем с нами, крошка, на что тебе этот урод?
– Моя дама останется со мной. – Олле отстранил ее за спину одной рукой, а другой потянулся к поясу.
– Поделись девочкой, парень, – насмехался первый незнакомец. – Не видишь, мы устали, хотим повеселиться.
– Повеселись со мной, если невмоготу, я сам комедиант. – Под пальцами молодого человека щелкнула пружина выдвижного лезвия.
– Смотри, Жак, у этого клоуна нож!
– Иди сюда, ублюдок, у нас тоже когти есть!
В следующую секунду Луиза очутилась на земле, больно оцарапав бедро о щетинистый наст. Но то, что происходило в пляске теней и света, было страшнее: рыча и вскрикивая, три фигуры сходились, сцеплялись, вновь разделялись и кружили. Олле был один. Их двое. А она тряпичной куклой валялась в стороне, бессмысленная, бесполезная. Олле совершил резкий выпад и полоснул одного из них по предплечью, отчего тот с воплем выронил свой нож и побежал прочь, бросив товарища. Второго бегство подельника только разъярило, и он усилил натиск. Луиза обеими руками зажала рот, чтобы не отвлечь Олле криком ужаса, рвущимся наружу.
Она так и не поняла, что именно произошло, но незнакомец мешком повалился к ногам Миннезингера, хрипя и хватаясь за горло. Олле нагнулся и вытер лезвие о край плаща затихающего противника, у которого между пальцев вытекала смола. Затем неловкой, шатающейся походкой приблизился к Луизе и подал ей нож одного из нападавших. У стилета было черное трехгранное лезвие, и он больше напоминал миниатюрный меч, чем орудие бандита.
– Тебе пригодится. А теперь уходим. Так быстро, как сможем.
Свернув в сторону, они, петляя, продолжили свой путь к театру. Она старалась не говорить и дышать ровно и глубоко, чтобы утихомирить колокол в груди. Через пару кварталов Луиза поняла, что Олле ранен: он болезненно морщился на каждом шагу и время от времени прикасался к левому боку. Когда он заметил ее взгляд, то нашел в себе силы улыбнуться и даже потрепать ее по одеревеневшему плечу:
– Не бойся, Луковка, мы почти пришли. Поможешь мне потом?
– Конечно, – всхлипнула Луиза, чувствуя себя виноватой.
Стена Крысиного театра уже виднелась за следующим поворотом.
***
Уже у самого черного хода Олле ослаб настолько, что всем телом навалился на Луизу и еле переставлял ноги. Ей удалось довести его до кухни, которая пустовала, но печка слабо светилась углями.
Девушка раздула пламя, поставила кипятиться воду в медном чайнике и достала пару мягких от старости полотенец. Тем временем он, стиснув зубы, снял куртку и стянул рубаху через голову. На раненом боку, от ключицы до пояса, усатой мордой вниз, распластался пестрый дракон, какими их изображают олонцы. Желтые глаза дракона заливала алая кровь.
– Свиньи ранили дракона… Такой басни еще не сложили. – Он обрушился на скамейку Этель. – Выглядит скверно, да, Луковка?
Луиза старалась не присматриваться – от вида крови у нее кружилась голова, но она знала, что рану нужно промыть, прижечь и перевязать.
Вода закипела, а полотенца превратились в бинты. Как бы страшно Луизе ни было, она обязана ему жизнью. Вдвойне. Осторожными, легкими движениями она обмыла рану, а Олле старался при этом не дергаться, хотя, возможно, он просто был слишком слаб для этого.
– Возьми шнапс, он за решеткой… Этель прячет от Вольфганга… и нитки с иглой, там, в ящике. – Он прикрыл глаза, а голова безвольно моталась, как у человека, уснувшего сидя.
Луиза нашла все необходимое.
– Я сам… прижгу.
Его стон был так страшен, что Луиза зажмурилась.
– Теперь… твоя очередь. Ты же швея, да?.. Заштопаешь меня?..
Глаза пришлось открыть. Олле криво улыбался, но его лицо и все тело покрывал пот.
– Зашьешь порез? – повторил он, показывая взглядом на рану, откуда снова начала течь кровь. – Он не такой широкий, как двери ратуши.
– Да. Но я боюсь, – призналась Луиза.
– Не думай обо мне как о человеке… а об этой дыре – как о кровоточащем куске мяса. Представь, что шьешь перчатку из кожи…
– Никогда не шила перчаток. – Слезы покатились, разоблачая ее слабость и трусость.
– Достойное ремесло… мой отец зарабатывал этим на хлеб… и я должен был… – Олле вытянулся на скамейке, не в силах больше держаться прямо.
Она пересилила себя, продела нить в игольное ушко и села рядом. Дракон на боку Олле выглядел плохо: чешуйчатая шея отекла, а участки, не закрашенные чернилами, были неприятного сероватого цвета. Края кожи разошлись, обнажая красную мякоть. Рана была неглубокой и вряд ли грозила жизни, но ее нужно было стянуть. Первый стежок был самым трудным.
– Кх-х… да у тебя дар… Чтобы нам не было так скучно… я расскажу тебе легенду, хочешь?..
– Какую?.. – Она понимала, что нужно думать не о том, как игла с трудом прокалывает живую плоть и волочит за собой побуревшую нить.
– О богине, что правит царством Черного дракона… Ты здесь?..
– Здесь. – Тыльной стороной ладони Луиза вытерла слезящиеся глаза. – Я слушаю, Олле.
– У той богини лицо белое, как луна, а губы красные, как вино… у нее шесть рук с золотыми ногтями, и в каждой она держит по клинку. Взмах пяти рождает бурю, которая сметает города, как перья… а шестой отравлен… и никто не знает, который. – Его голос становился все тише. – Ее я видел лишь однажды, но… каждый, кто назовет меня лжецом, лишится языка… Богиню так позабавило мое владение огнем, что она… пожаловала мне право носить на себе знак дракона. Нет женщины прекрасней… и страшней чудовища… – Он умолк.
– Олле?.. – Он не ответил. – Олле!
На крик Луизы наконец пришла помощь. Пэр и Фабиан только вернулись, от них пахло морозным воздухом. Ворвавшись на кухню, они застали заплаканную Луизу на полу и Миннезингера. Он был без сознания и бледен, как лунный диск.
#11. Пастух чудовищ
С ног до головы в серой шерсти, Антуан почти сливался с мартовским днем. Никто не окликал его, не пытался коснуться дрожащей от благоговения рукой, не стремился поцеловать край одежды. Уединение стало для него ценным, как чистое питье. Редкие фигуры прохожих, что попадались ему на пути, казались полупрозрачными существами из царства духов – тронь, и растают.
Скользкой лентой плескал в каменных берегах канал. Если подойти поближе к чугунным перилам, то можно было разглядеть блестящую от влаги бахрому мха почти у самой воды. Его зелень была настолько близка к идеалу, что Антуан счел это добрым знаком и зашагал дальше. Сейчас он хотел оказаться как можно дальше от здания ратуши, от металлического грохота всех видов экипажей, от живых.
