– Хотя бы посмотреть на него можно? – попросил Бэнкс, он сейчас был подавлен и расстроен.
– Только через смотровое окно в палате, – кивнул охранник. – В саму палату вход всем, кроме медиков, запрещен.
Охранник провел Бэнкса к палате интенсивной реанимации, но здесь их ждали еще двое. Охранник показал свой бейдж и, указав на Бэнкса, сообщил, кто он такой. Охранники нехотя пропустили Бэнкса к смотровому окну, тот несколько минут стоял и смотрел на Ника, лежащего на специальной кровати, к которой тянулись провода, трубки.
После этого Бэнкс покинул клинику, отправившись домой. Потом он заказал из ближайшего маркета две бутылки виски и спустя час напился. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, в руке держал бутылку и плакал.
Когда-то, когда он считал, что жизнь его закончится в пансионе инвалидов, вдруг появился Андрес Коулл. Он помог Бэнксу восстановиться, заплатив огромные деньги за лечение, а потом рассказал, что он его отец. Но Бэнкс не поверил сначала, хотя и принял предложение работать на Коулла. Со временем все встало на свои места. Бэнкс не был обижен на Андреса Коулла за то, что тот не вспоминал о нем все эти годы. Правда была в том, что Коулл и не знал о существовании Бэнкса до последнего времени. А потом появился Ник. Молчаливый, заторможенный. А потом Андрес Коулл умер, а Ник попал в тюрьму по ложному обвинению. Все это время Бэнкс жил мечтами о семье, да хотя бы такой, крохотной, но семье. Он и Ник, двоюродные братья, оба по-своему несчастные, оба по-своему сильные. У них было много общего, и Бэнкс хотел укрепить их родственные связи, он хотел заботиться о Нике.
– Что ж ты не послушал меня, Ники? – Бэнкс плакал и качал головой. – Что ж тебе дома не сиделось? Это я, я виноват… Нужно было сразу вырубить этого Сазонова… Я же знал, что они не просто так здесь появились…
Бэнкс уснул прямо на полу, так и не выпустив из рук пустую бутылку.
20
Приглашенный на всенаучную конференцию на Гонте, профессор Брюе только что закончил свой доклад и промокнул платком вспотевший лоб. Деактивировав свой планшетный терминал, он спустился с трибуны и прошел к своему месту в двадцать восьмом ряду. Ему не аплодировали, а весь огромный зал, до этого в тишине слушавший доклад, гудел. Все обсуждали невиданное – профессор Брюе выдвинул идею, причем обещал доказать ее на практике. Идею переноса сознания.
Едва профессор занял свое место, его сосед, академик Вершанский, наклонился к нему и спросил:
– Это смело, коллега, очень смело! Поздравляю! Думаю, в ближайшем будущем вам предложат место в Тарнейском университете. Там любят новые идеи.
– Я своим выступлением не рассчитывал заполучить место в каком бы то ни было университете, коллега, – ответил Брюе. – Мне достаточно и моей лаборатории. Я не ищу славы, я просто хочу донести до сообщества мою идею.
– Но все же, замечу, хоть и не специалист в вашей области, сознание – это процесс, а не нечто фиксированное. То есть не исключено, что переносить сознание, скажем, на другой носитель, нужно с момента рождения, а может и еще раньше. – Вершанский развел руками.
– Поверьте мне на слово, коллега, сознание есть концентрированный поток информации, просто он содержится в мозге человека, ну или, если хотите, животного. И записано сознание в нейронных сетях мозга. Который, уже доказано, накапливает информацию, на основе которой, естественно соотносясь с особенностями носителя, то есть мозга и организма, в частности, и создает структуру сознания. Мы все разные, как внешне, так и по нашим способностям, как умственным, так и физическим, лишь благодаря нашим носителям. То есть разница в носителях делает нас разными. Бесчисленное соотношение нейронов головного мозга к структуре нейронов спинного мозга, а также в соотношении к параметрам наших тел, делает нас всех в некоем роде уникальными. Кто-то способен прыгать на три метра вверх, кто-то способен высчитывать сложные функции и уравнения в голове, не прибегая к терминалам. Мы все разные лишь благодаря нашим носителям. Но если бы все наши тела были полностью одинаковы, как тела кибермеханизмов, то мы выполняли бы одинаковые действия. Могло бы быть так, что существовало бы множество нас с вами.
– И все же, профессор, перенос сознания это нечто фантастическое. Полная копия нейронной сети головного мозга более чем из ста миллиардов нейронов? Не нужно забывать еще и о множественных связях, в разы перекрывающих количество нейронов. А еще существует связь, как вы сами заметили, между головным мозгом и спинным мозгом, связи с нервными окончаниями и узлами, что тоже может определять наше сознание. Простите, но это нереально. Это же не перенести пару сотен йоттабайт с одного носителя на другой, там совсем другой объем. К тому же нужен интерфейс для переноса такого количества информации.
– Подождите немного, коллега, и вы все увидите сами. Я приглашу вас специально… – Брюе улыбнулся, совсем не собираясь спорить, тем более что на трибуну уже поднимался другой докладчик. – И подумайте, коллега, ведь то, с чем мы сейчас живем и имеем дело, тоже когда-то было фантастичной фантастикой. А представьте, что были времена, когда люди думали, что Земля плоская, а звезды – это серебряные гвоздики в небе, которое тоже не совсем и небо, а плащ бога, прибитый звездами-гвоздиками.
– Вы меня заинтриговали, профессор, – Вершанский протянул руку Брюе. – С огромным удовольствием буду присутствовать в числе приглашенных на вашем публичном опыте.
Разговор двух ученых прервала мелодия вызова на коммуникаторе Брюе, тот прижал его к уху, выслушал сообщение, после чего поднялся и, коротко кивнув Вершанскому, сказал:
– Извините, коллега, срочный вызов, не могу не отреагировать. Было приятно подискутировать.
– Но, профессор, сейчас будет выступать академик Лайпниц, вы не можете пропустить это!
– Увы, коллега, должен откланяться, – Брюе поспешил по проходу, семеня короткими ножками и поправляя терминал, который держал под мышкой. По ходу он коротко кивал знакомым ученым, улыбался. Но едва покинул зал, улыбка сменилась серьезным выражением лица. Навстречу к нему уже спешил его помощник, Алан Тирват, ожидавший Брюе в числе таких же помощников и представителей в фойе.
– Профессор, что случилось?
– Нам нужно срочно ехать, у нас появилась работа, – коротко ответил Брюе, не сбавляя темпа. – Срочно сообщите экипажу нашего корабля, чтобы готовились к вылету. Я еду в космопорт, а вы, Тирват, пожалуйста, заберите мои вещи из отеля и тоже езжайте в космопорт.
– Я понял, профессор, – Тирват ускорился, едва не побежал.
Через три часа личный корабль профессора Брюе стартовал с орбиты Гонты, взяв курс на Бригантию. Весь перелет профессор провел в своей каюте, куда изредка вызывал Тирвата, советовался с ним по некоторым аспектам, в которых помощник был, по мнению Брюе, лучшим.
– Профессор, это будет операция, подобная той, которую мы делали полгода назад? Или это спасение очередной любимой собаки какого-нибудь миллиардера? – Тирват, конечно, рисковал, задавая вопросы, но любопытство пересилило чувство осторожности.
