Но принцип работает в обе стороны, плохую и хорошую. Некоторые считают, что средний поляк замешан в ликвидации евреев, однако историк Петер Фрицше, когда его спросили: «Почему варшавские поляки не помогали соседям-евреям?» – ответил, что обычно помогали. Для того чтобы помочь одному еврею, нужно было семь-восемь поляков. Зато всего один поляк-доносчик мог сдать немцам дюжину евреев. Подобный отборный антисемитизм отвратителен, и мы ясно видим, какими последствиями чреваты действия дурного меньшинства.
Стабильность власти меньшинства, довод теории вероятностей
Какую эпоху и цивилизацию ни возьми, везде превалируют одни и те же моральные законы – с незначительными вариациями: не укради (по крайней мере, у соплеменника); не охоться на сирот ради потехи; не бей специалистов по испанской грамматике беспричинно и ради тренировки, лучше используй боксерские груши (если ты не спартанец, но и тогда ты имеешь право убить ради тренировки ограниченное число илотов) и тому подобные запреты. Мы видим, что эти правила развивались и со временем делались все более универсальными, под них подпадали новые группы: сначала рабы, потом другие племена, потом другие виды (животные, экономисты) и так далее. У этих законов есть общее свойство: они черно-белые, бинарные, дискретные, никаких оттенков. Нельзя украсть «немного» или убить «умеренно» – как нельзя соблюдать кашрут и съесть на воскресном пикнике «чуть-чуть» свинины.
Если вы ласкаете грудь жены или девушки любого тяжеловеса прямо у него на виду, не думаю, что последующую шумную драку вы переживете без потерь – или сможете убедить его, что ласкали «самую малость».
Скорее всего, подобные ценности введены меньшинством, а не большинством. Почему? Взгляните на два тезиса:
Парадоксальным образом итоги власти меньшинства более стабильны – разброс результатов меньше, и правила меньшинства с большей вероятностью независимо утвердятся среди разных групп населения.
Правила, которые утверждаются властью меньшинства, с большей вероятностью будут черно-белыми и бинарными.
Один пример. Вообразим, что плохой человек – скажем, профессор экономики – решает отравить коллектив, подмешав яд в банки с содовой. У него есть две возможности. Первая – цианид, действующий по правилу меньшинства: капля яда (больше определенного объема) превращает в отраву всю жидкость. Вторая – «яд большинства»: чтобы кого-то убить, больше половины употребляемой жидкости должна быть ядовитой. Теперь рассмотрим обратную проблему: кучка мертвецов за обеденным столом. Местный Шерлок Холмс установит, что, поскольку в результате все люди, пившие содовую, скончались, злодей выбрал первый, а не второй вариант. Проще говоря, правило большинства ведет к флуктуациям вокруг среднего значения, и доля выживших будет велика. Не то правило меньшинства: при его применении разброс результатов ниже.
Парадокс Поппера – Гёделя
Однажды меня пригласили на большой обед (несколько столов) из тех, на которых нужно выбирать между вегетарианским ризотто и невегетарианским блюдом. Я заметил, что у соседа посуда и столовые приборы лежат на подносе, напоминающем откидной столик в самолете. Блюда были запечатаны алюминиевой фольгой. Видимо, это был ультракошер. Соседа не заботило то, что он сидит рядом с людьми, смакующими прошутто и в придачу помещающими масло и мясо на одной тарелке. Он хотел, чтобы ему дали спокойно соблюсти собственные правила.
Иудейские и мусульманские меньшинства, такие, как шииты и суфии, а также (смутно) связанные с ними конфессии вроде друзов и алавитов хотят, чтобы их оставили в покое. Конечно, есть и исторические исключения. Но если бы мой сосед был суннитом-салафитом, он потребовал бы, чтобы халяльное ели все люди в зале. А то и в здании. А то и в городе. А то и в стране. В идеале – на всей планете. В его религии церковь никак не отделена от государства, а священное от профанного; харам (противоположность халяля) для такого человека означает буквально нарушение закона. Все гости в зале совершали бы преступление.
Я пишу эти строки, когда идет спор о том, могут ли ограничения, возможно необходимые для борьбы с фундаменталистами, убить свободу просвещенного Запада.
Может ли демократия – по определению большинства – быть терпимой к врагам? Вопрос стоит так: «Вы бы согласились отменить свободу слова для всех политических партий, ратующих за отмену свободы слова?» Следующий шаг: «Должно ли общество, которое выбрало терпимость, быть нетерпимым к нетерпимости?»
Именно эту несообразность Курт Гёдель (великий мастер логической строгости) заметил в Конституции Соединенных Штатов, когда сдавал экзамен на гражданство. Если верить легенде, Гёдель стал спорить с экзаменатором; спас Гёделя Эйнштейн, пришедший морально поддержать коллегу. Независимо от Гёделя то же противоречие обнаружил в демократических системах философ Карл Поппер.
Я уже писал о людях, которые, совершая логическую ошибку, спрашивают, нужно ли испытывать «скепсис в отношении скепсиса»; я отвечаю так же, как Поппер, когда его спросили, «можно ли фальсифицировать фальсификацию», – молча ухожу.
Можно ответить на эти вопросы, исходя из понятия «власть меньшинства». Да, нетерпимое меньшинство может контролировать демократию и уничтожить ее. И в конце концов оно точноуничтожит наш мир.
Поэтому нам нужно быть нетерпимыми к некоторым нетерпимым меньшинствам. Они просто нарушают серебряное правило. Недопустимо использовать «американские ценности» или «западные принципы», потакая нетерпимому салафизму (отрицающему право других людей на свою религию). Но Запад сегодня продолжает совершать самоубийство.
Непочтительность рынков и науки
Теперь рассмотрим рынки. Можно сказать, что рынок не есть сумма его участников – и цена колеблется в зависимости от действий самого мотивированного покупателя и продавца. Да-да, бал правит самый мотивированный. Наверное, это понимают только трейдеры: как получается, что цена падает на 10 % из-за единственного продавца. Только продавец этот должен быть упрямым. На импульс рынки реагируют непропорционально. Объем фондовых рынков сегодня – более 30 триллионов долларов, однако в 2008 году единственная сделка на 50 миллиардов, меньше чем 0,2 % от общего объема, вызвала обвал на 10 % и нанесла убытков на три триллиона долларов. Как описано в «Антихрупкости», это была сделка парижского банка Société Générale: он обнаружил тайное приобретение трейдера-мошенника и хотел отыграть все обратно. Почему рынки отреагировали несоразмерно? Потому что сделка была однонаправленной – и упрямой: банк хотел закрыть позиции, и переубедить менеджмент не смог бы никто. Я придумал такую пословицу:
Рынок – как большой кинотеатр с маленькой дверью.
Лучший способ определить лоха – посмотреть, что для него важнее: размер зала или двери. Бывает, зрители в страхе бегут из кинотеатра – скажем, кто-то кричит: «Пожар!»; люди, желающие выйти наружу, не хотят оставаться внутри – такое же необратимое поведение, как с кашрутом и панической продажей активов.
