Такие нападки на связанных с вами уязвимых людей в конечном счете неэффективны. Начать с того, что мерзавцы (и сторонники салафизма) обычно тупые, как и все, кто наваливается толпой. К тому же те, кто участвует в очернении профессионально, обязательно некомпетентны во всем остальном – да и в своем деле тоже; в пиарщики идет только бракованный «товар» без понимания этических рамок. Видели вы хоть раз предприимчивого, ушлого или научно одаренного сотрудника вуза, заявляющего, что его мечта – стать мировым экспертом по очернению разоблачителей? Или лоббистом, или специалистом по связям с общественностью? Такая работа – сигнал о том, что вы больше ничего не умеете.
Более того:
Свободен от конфликтов тот, у кого нет друзей.
Вот почему, как утверждают, Клеон, получив власть, отказался от всех друзей.
Как мы видели, связь между индивидом и коллективом слишком запутанна для наивной интерпретации. Рассмотрим классическую ситуацию с террористом, который считает, что он неуязвим.
Как поставить на кон шкуру шахида
Можно ли наказывать семью за преступления индивида? Священные тексты здесь противоречат сами себе – в Ветхом Завете можно найти оба возможных ответа. Книга Исхода и Книга Чисел являют нам Бога, «наказывающего вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода»
[57]. Второзаконие вносит ясность: «Отцы не должны быть наказываемы смертью за детей, и дети не должны быть наказываемы смертью за отцов; каждый должен быть наказываем смертью за свое преступление»
[58]. Даже сегодня этот вопрос не решен окончательно, и ответ далеко не очевиден. Вы несете ответственность за долги родителей, а немецкие налогоплательщики по-прежнему ответственны за выплаты по репарациям за преступления, совершенные их дедами и прадедами. Даже в древности, когда бремя долгов несли несколько поколений, ответ был неясен: существовал уравновешивающий механизм периодического избавления от старых обязательств – раз в семь лет заимодавцу предписывалось прощать долги.
Но если говорить о терроризме, ответ ясен. Правило должно быть таким: вы убиваете мою семью, предполагая, что ничего не потеряете; я сделаю так, что ваша семья каким-то образом расплатится косвенно. В цивилизованном обществе непрямая ответственность не является частью стандартной методологии уголовных наказаний, но в борьбе с террористами (угрожающими невиновным) нет ничего стандартного. В истории мы редко сталкивались с ситуацией, когда преступник платит совершенно асимметричную цену и получает выгоду от самой смерти
[59].
Законы Хаммурапи в принципе допускают перенос ответственности на следующие поколения. На той самой базальтовой стеле в обрамлении корейских палок для селфи написано: «Если строитель построил человеку дом и свою работу сделал непрочно, а дом, который он построил, рухнул и убил хозяина, то этот строитель должен быть казнен». Индивид в нашем сегодняшнем понимании не существовал сам по себе; существовала семья.
У цыган есть законы, долгое время хранившиеся в тайне от инородцев; может быть, только после фильма «Венго» (2000) публика узнала об ужасном обычае цыганских племен: когда член одной семьи убивает члена другой семьи, близкого родственника убийцы отдают на растерзание семье жертвы.
С террористами-джихадистами возникает необычное препятствие: мы абсолютно беззащитны перед сбитым с толку человеком, готовым убить десятки ни в чем не повинных людей без ущерба для себя, то есть не ставя шкуру на кон. В Северной Финикии салафиты терроризируют алавитов, надевая пояса шахидов и взрывая себя в общественных местах. Такого террориста почти невозможно обезвредить – он просто активирует пояс. Если убивать тех, кто выглядит как террорист, можно убить не того человека; если ничего не делать, террористы убьют очень многих, а этого мы допустить не можем. В результате есть случаи, когда обычные граждане окружают и «обнимают» тех, кто кажется террористом-самоубийцей, в местах, где взрыв будет наименее разрушителен. Это тоже борьба с шахидами.
Но если иные методы правосудия не работают, можно применять конкретные наказания против общины – при условии, что в их основе лежит не эмоциональная реакция, а ясно описанный метод правосудия, который обрел законную силу до совершения преступления и может устрашить будущих преступников. Того, кто жертвует собой ради выгод своего коллектива, требуется удержать от злодеяния, и, если нет других методов, нужно ставить чью-то шкуру на кон. Чья она должна быть – ясно: того самого коллектива.
Нам остался единственный способ контролировать шахидов: следует убедить их в том, что взорвать себя – не худший вариант для них и вообще не конец истории. Если возложить на их семьи и на любимых финансовые обязательства – немцы до сих пор платят за военные преступления, – моментально окажется, что действия террориста чреваты последствиями. Наказание нужно тщательно продумать, чтобы оно действительно расхолаживало преступника и не делало его героем, а его родных – мучениками.
И все-таки меня подташнивает при мысли о переносе вины за преступление с индивида на коллектив. А вот не позволить семьям террористов извлекать из их преступлений пользу, кажется, можно вполне. Многие террористические группы вознаграждают семьи погибших шахидов, однако эту практику можно прекратить без какой-либо этической дилеммы.
Далее
В этих двух главах мы изучили плюсы и минусы зависимости и увидели, как шкура на кону ограничивает нашу свободу. Теперь давайте взглянем на трепет (правильного типа) от принятия риска.
Книга V
Быть живым значит рисковать
Глава 5
Жизнь в симуляторе
Как одеваться, чтобы читать Борхеса и Пруста. – Как быть убедительным с ножом для колки льда. – Соборы и пререкающиеся епископы. – Обóжение. – Почему Трамп победит (то есть победил)
Как-то раз на званом обеде я сидел за большим круглым столом рядом с учтивым парнем по имени Дэвид. Обед давал физик Эдгар К., дело было в нью-йоркском литературном клубе, к которому он принадлежал; почти все члены этого клуба (но не Дэвид) одеваются так, будто читают Борхеса и Пруста, или хотят, чтобы все думали, что они читают Борхеса и Пруста, или любят тусоваться с читателями Борхеса и Пруста (вельвет, аскот, замшевые туфли или просто деловой костюм). Что до Дэвида, он был одет как человек, не имеющий ни малейшего представления о том, что люди, читающие Борхеса и Пруста, должны одеваться особенным образом. В какой-то момент Дэвид неожиданно достал нож для колки льда и воткнул его себе в руку. Я понятия не имел, чем он зарабатывает на жизнь, и не знал, что фокусы – побочное хобби Эдгара. Оказалось, что Дэвид – фокусник (его зовут Дэвид Блейн), притом очень знаменитый.
