Помню, во время Ливанской войны я заметил, что местный конфликт превратился в проблему «Израиль против Ирана». В «Черном лебеде» я писал о военных журналистах, которые приезжали в Ливан, получив всю информацию от других военных журналистов, которые приезжали в Ливан; немудрено, что они жили в параллельном мире, даже не видя настоящих проблем – отсутствие шкуры на кону искажает информацию чудеснейшим образом. Но для нас, жителей Ливана, цель была сделать так, чтобы война кончилась, чтобы мы жили нормальной жизнью и не приносили себя в жертву геополитике. Живых людей интересуют точки соприкосновения и мир, а не конфликты и войны.
Давайте теперь посмотрим на историю, как она есть, в противовес тому, какой ее видят «интеллектуалы» и институции.
Куда делись львы?
Сочиняя «Антихрупкость», я провел какое-то время в заповеднике в Южной Африке: до обеда ездил на своего рода сафари, после обеда прилаживал главы книги друг к другу. Я поехал в заповедник, чтобы «посмотреть на львов». За неделю я увидел одного льва, и это было такое крупное событие, что возникла пробка – туристы съезжались из всех соседних гостиниц-кемпингов. Люди кричали «куру» (на языке зулу) так, будто нашли золото. Между тем, совершая ежедневно две неудачные поездки в поисках львов, я видел жирафов, слонов, зебр, кабанов, чернопятых антилоп, еще антилоп, снова антилоп. Все остальные, как и я, искали «куру», а находили мирных животных; парень из ЮАР, машину которого мы встретили посреди саванны после обычного зрелища скучных (и скучающих) зверей, указал пальцем на холм и пошутил: «Слушайте, мы видели двух жирафов и трех антилоп – вон там!»
Оказалось, что я совершил ту же самую ошибку, о которой предупреждаю в этой книге, – спутал сенсацию и эмпирику: по сравнению с условно сотрудничающими животными, хищников – очень и очень мало. Наш лагерь в заповеднике располагался вблизи водопоя, после обеда туда сходились сотни животных разных видов, очевидным образом ладившие друг с другом. Однако из тысячи увиденных мною зверей в памяти остался лишь образ царственно спокойного льва. В разрезе риск-менеджмента, может, и имеет смысл переоценивать роль льва – но интерпретировать схожим образом мировые события нельзя.
Если есть на свете «закон джунглей», по большей части это сотрудничество, плюс несколько когнитивных искажений, обусловленных нашей риск-менеджерской интуицией, которая в других обстоятельствах сбоев не дает. Даже хищники в итоге заключают с жертвами своего рода соглашение.
История, какой она видится из реанимации
История – все-таки мирное время с периодами войны, а не война с периодами мира. Проблема в том, что мы, люди, склонны к эвристике доступности и принимаем выдающееся за статистическое. Нам кажется, что событие, которое бросается в глаза и вызывает яркие эмоции, происходит чаще, чем на деле. Все это помогает нам вести себя благоразумно и осторожно в повседневной жизни, добавляя еще один уровень защиты, – но наука от данного эффекта, к сожалению, страдает.
Читая историю международных отношений, вы можете поверить в иллюзию, будто история – это главным образом войны, что государства прежде всего обожают воевать и воюют при любой возможности и что как-то координировать действия двух стран может только «стратегический» альянс против общего врага. Или же объединение под спущенной сверху бюрократической структурой. То, что европейские государства сегодня не воюют, считается заслугой правления словоохотливых бюрократов, свободных от «токсичной мужественности» (свежее патологическое наукообразие в университетах), – а не заслугой американской и советской оккупации.
Нас слишком часто кормят историями войн и куда реже – историями мира. Я как трейдер приучен искать ответ на первый вопрос, о котором люди забывают: кто пишет эти книги? Ну как: историки, специалисты по международным отношениям, политологи. Можно ли одурачить таких людей? Будем вежливы и скажем, что они в основном – не физики-ядерщики; эти люди – жертвы структурной предвзятости. Можно сказать, что, несмотря на почти полное отсутствие в исторических книгах пустословия и самоанализа, эмпирически строгий подход в истории международных отношений – птица редкая.
Во-первых, существует проблема излишнего внимания к положительным результатам: данные о прошлом слишком часто анализируют методом via positiva и недостаточно часто – via negativa. Даже в эмпирических науках положительные результаты («это работает») чаще удостаиваются внимания, нежели отрицательные («это не работает»); стоит ли удивляться историкам и специалистам по международным отношениям, которые попадают ровно в ту же ловушку?
Во-вторых, эти самые ученые, не физики-ядерщики, не понимают ключевого математического принципа: они путают яркость с частотой. В течение пяти столетий, предшествовавших объединению Италии, на ее территории предположительно велось «множество войн». Следовательно, настаивают многие ученые, объединение «принесло мир». Однако в Первую мировую войну, в «период стабильности», погибло более 600 тысяч итальянцев – эта цифра почти на порядок выше всех потерь, вместе взятых, за предыдущие 500 лет. Многие «конфликты», возникавшие между странами и городами, разрешались профессиональными солдатами, часто наемными, и население по большей части об этих войнах не знало. Мой опыт говорит, что, ознакомившись с этими фактами, люди неизменно возражают: «Но все равно войн и нестабильности было больше». Это аргумент бизнеса Роберта Рубина: сделки, убыточные изредка, более стабильны, даже если в итоге они рушат всю конструкцию
[108].
В-третьих, есть проблема репрезентативности: в какой мере описанное соотносится с эмпирическим. Обращающихся к нам историков и спецов по международным отношениям рассказы о конфликтах мотивируют куда больше, чем естественное общественное сотрудничество множества различных игроков, не имеющих отношения к институциям: торговцев, брадобреев, врачей, менял, сантехников, проституток и так далее. Мир и коммерция историкам по-своему интересны, но не слишком, – и, хотя французская школа «Анналов»
[109] постулировала, что история есть вся жизнь организма, а не только кошмарные эпизоды войны, поменять образ мышления смежных дисциплин (международные отношения) в значительной степени этой школе не удалось. Даже мне, хотя я все понимаю и сочиняю сейчас эту главу, описания реальной жизни кажутся скучными.
В-четвертых, как мы уже говорили, предпринятое капитаном Марком Уэйзенборном, Паскуалем Кирилло и мной исследование показывает, что рассказы о прошлом перегружены завышенными оценками. Кошмар выпячивается и с каждым новым пересказом становится все кошмарнее.
