* * *
Из маленьких окон, различимые даже сквозь ветер, пробивались мелодичные голоса. В это самое время по занесенной снегом тропе шагал баварский солдат – его только что сменили на посту, и он возвращался в расположение отряда. Солдат остановился, посмотрел на освещенные окна, прислушался к пению. Его охватывала тоска. Он вспомнил собственный дом, жену и детей, с которыми так долго не виделся. Странно, подумал солдат. Стоит вот так, на мгновение, прислушаться к людям, против которых ты воевал, и только тогда понимаешь, насколько же вы в действительности похожи… Друзья или враги – всеми движет одно.
Мир и покой.
Любовь.
Или такие вот посиделки в морозную ночь…
Солдат вслушивался в пение, и на душе у него становилось тягостно. Было что-то тревожное и в мелодии, и в самой песне. Горло словно чем-то сдавило…
Солдат невольно перекрестился и пошел прочь. Старина Альбрехт прав, подумал он. Лучше убраться отсюда, как только появится возможность, что-то в этой долине не так, будь она проклята.
* * *
Было в этом что-то волшебное: метель за окном, теплая комната, песни, пусть и странные, но такие знакомые…
Хотя и без шнапса тут, конечно, не обошлось. Франц еще трижды подливал ему в кружку. Когда Иоганн попытался было отказаться от пятой, тот ехидно заметил:
– Ты же не хочешь, чтобы я один завтра в церкви мучился. К тому же скоро Рождество, а значит, Бихтер наговорится вволю. Тяжелая проповедь на тяжелую голову…
Когда они кончили петь, голова у Иоганна ощутимо кружилась.
В комнате воцарилась тишина.
– Лишь бы они только помогли, песни эти, – прервал молчание Мартин.
Иоганн взглянул на него.
– Дайте угадаю. Вы поете их только зимой, когда особенно холодно.
Старик промолчал.
– И они должны уберечь вас от изгнанных.
Мартин перевел взгляд на Альбина.
– У тебя, видно, язык подлиннее, чем у Франца…
– Это Игнац ему рассказал, в лесу, – стал оправдываться батрак. – И правильно сделал. Иоганн имеет право знать правду.
– Что ты в этом понимаешь? – недовольно проворчал Мартин.
Иоганн не унимался:
– Я слышал россказни про изгоев, про них, обитающих в лесу. Про Божью кару, бледную кожу и острые зубы, – тут он сделал паузу и заглянул в глаза старику. – Мне интересно другое. Если они действительно существуют, то откуда же они взялись?
– Они всегда были, – быстро ответил Мартин. – А больше я и сам ничего не знаю. – Он поднялся. – Думаю, вам пора возвращаться, пока Якоб ничего не подумал.
При этих словах он взглянул сначала на Элизабет, затем на Иоганна.
Лист чувствовал, что старик лжет и знает куда больше, чем пытается показать. Однако момент был не самый подходящий. Иоганну не хотелось допытываться при Элизабет.
Он поднялся. Его качнуло в сторону, голова готова была взорваться.
Суровый жнец в смертельной пляске со своими жертвами. Бледное лицо, мольбы о пощаде.
Откуда взялись эти голоса? Почему именно теперь перед глазами возникли образы, которые преследовали его в кошмарах?
Кровь забрызгала стену, стекает по фрескам, черная в блеклом свете луны, пульсирует точно в венах…
Альбин ухватил его за плечо и придержал.
Голоса и видения исчезли, в глазах прояснилось. Иоганн стряхнул с плеча руку Альбина.
– Спасибо. Я уже в порядке.
– Тебе лучше знать, – сказал с ухмылкой Альбин и подмигнул Францу. Тот подмигнул в ответ.
Элизабет поцеловала деда в щеку.
– До завтра, дедушка.
– До завтра, дитя мое.
Элизабет вышла. Альбин последовал за ней. Старик посмотрел Иоганну в глаза.
– Береги себя, парень.
Лист молча кивнул и вышел из комнаты.
XXII
Тяжелая проповедь на тяжелую голову.
Надо же сморозить такую глупость, подумал Иоганн и потер виски. Чувствовал он себя ужасно. Его мутило, голова гудела, во рту до сих пор ощущался яблочный привкус шнапса. Глаза распухли и покраснели.
И что самое скверное, в этом состоянии он вынужден был стоять в церкви и выслушивать нескончаемую проповедь Кайетана Бихтера. В церкви было не протолкнуться. Как верно заметил Франц, близилось Рождество, и у Бихтера нашлось немало слов к предстоящим празднествам. Когда Иоганн думал уже, что больше не вытерпит, проповедь наконец-то завершилась.
– Аминь, – хором произнесли прихожане.
– Аминь, братья мои и сестры.
Бихтер помедлил в нерешительности. Обвел взглядом первые ряды, посмотрел на Каррера и Риглера. Потом как будто собрался с духом и произнес:
– Позвольте еще слово…
Иоганн простонал про себя.
– Как нам известно, пути Господни неисповедимы, – Бихтер сделал глубокий вдох. – Он забрал у нас корову и навлек на деревню солдат. А зима в этом году пришла слишком рано. И я понимаю, что многие из вас обеспокоены. Но вам не придется ни голодать, ни мерзнуть. – Снова короткая пауза. – И ваша потеря пойдет на пользу тем, кто сейчас нуждается особенно остро. И те среди вас, кто не желает проявить милосердие даже в такое суровое время, пусть поднимутся.
Никто не отозвался. Прихожане смущенно смотрели в пол. Иоганн заметил, как налилось кровью лицо Якоба Каррера.
– Не позволяйте же злости, страху или зависти управлять вами. Им нет места ни здесь, ни тем более в Царствии Небесном!
От дверей вдруг повеяло холодным воздухом. Все обернулись.
На пороге стоял капитан, а позади него – солдаты. Он похлопал в ладоши, и по лицу его скользнула улыбка.
– Хорошо сказано, святой отец, просто замечательно, – начал капитан. – Если так, то вы, надеюсь, позволите и нам поучаствовать в службе. Мои солдаты – добрые христиане и давно не получали причастия.
Бихтер колебался.
Капитан спокойно дожидался ответа. Угрожающе спокойно.
– В церкви не хватит места на всех. Разве не видно?
Слова эти принадлежали Якобу Карреру.
Капитан смерил его равнодушным взглядом, заметил рядом с ним Франца с повязкой на голове. Снова посмотрел на Якоба.
– Один лучше другого… – произнес он чуть слышно и покачал головой.
Затем медленно прошел вперед, встал прямо перед священником.
– Что ж, думаю, будет справедливо и не станет в тягость, если кое-кто из ваших прихожан, которые бывают здесь каждое воскресенье, уступит место моим людям. Для вас одно воскресенье не сыграет роли, для моих людей это много значит.
