Капитан и адъютант пристально разглядывали Иоганна.
– Повторяю вам – я не солдат.
– Конечно, теперь ты уже не солдат, – согласился капитан.
Повисло молчание.
Потом капитан принял решение.
– Хотя в конечном счете это не имеет значения. Будь ты баварским дезертиром, болтался бы на веревке. Но если ты тирольский дезертир – значит, одним тирольским солдатом на фронте меньше.
– Если он и впредь останется кузнецом, – добавил адъютант.
– Верно, Альбрехт. Если он и впредь останется кузнецом. – Он посмотрел Иоганну в глаза. – А ты таковым останешься, кузнец?
– Даю слово, – сдержанно ответил Лист.
Они еще какое-то время мерили его взглядами. Наконец капитан кивнул.
– С виду ты человек благоразумный. Поверю тебе на слово. Можешь идти.
– Благодарю. – И Иоганн поспешил удалиться.
Капитан с адъютантом проводили его глазами.
– Альбрехт?
– Слушаю?
– Не спускать с него глаз.
Старый солдат ухмыльнулся.
– Само собой, капитан.
XXIII
Мартин Каррер сидел за столом и молился – так истово, как не молился уже многие годы, – чтобы для деревни и для жителей еще осталось время.
Он молился за Элизабет.
И молил Господа о прощении за то, что одного человека он все-таки не включал в свои молитвы. Пусть человек этот и был плотью от его плоти. После той зимы, когда Якоб обрек на смерть собственную мать, Мартин уже и не верил, что его сын заслуживал искупление.
В дверь постучали. Старик поднял голову, перекрестился.
– Входите!
В комнату вошли Иоганн и Элизабет.
– Якоб еще в харчевне, Иоганн?
Элизабет ответила вместо него:
– Он вернется не раньше чем через час. Так уж у него повелось.
Мартин кивнул.
– Этого должно хватить. – Он смерил их цепким взглядом.
– Что такое, дедушка? – спросила Элизабет. Ей стало не по себе от его взгляда.
– Присаживайтесь.
Они сели за стол.
– Для начала скажу без утайки: вам следует как можно скорее уйти из деревни.
– Что? Но, дедушка…
Старик предостерегающе вскинул руку.
– Я рад, что вы полюбились друг другу. Но я не единственный, кто это заметил. Якоб тоже не слепой. И ты знаешь, что будет, если он вас поймает… – Он чуть помедлил. – К тому же настроение в деревне может перемениться в любую минуту. Солдаты и…
– Изгнанные? – спросил Иоганн.
– Да, – коротко ответил Мартин.
– Но ведь давно уже ничего такого не было. Ну, до случая с коровой, – добавила Элизабет. – В смысле, такого явного.
– У меня дурное предчувствие, и с каждым днем оно все сильнее. Прошу вас, берите самое необходимое и уходите из этой долины. – Старик нахмурил лоб. – Лизель, я уже далеко не молод, а Иоганн будет для тебя надежной опорой.
Элизабет упрямо мотнула головой.
– Без тебя я никуда не уйду.
– При всем уважении, мне тоже непонятно, зачем нам срываться с места, все бросать? По снегу мы все равно далеко не уйдем. Лишь когда немного подтает… И даже если так… – Иоганн поскреб подбородок. – Все равно я не понимаю.
– Все понимать необязательно, Иоганн, – заметила Элизабет.
– Разумно, – поддержал ее Мартин.
– Нет в этом ничего разумного. Вот поэтому люди и совершают ошибки. Просто принимают слова на веру, просто потому что им так сказали. Они не хотят думать. Справедливо и обратное: чем больше человек знает, тем больше у него шансов принять верное решение.
Элизабет склонила в недоумении голову. И только Мартин догадывался, на что намекает Иоганн. И чувствовал, что не сможет больше молчать о том, что знает.
А может, молчать и не следовало…
Он вздохнул и откинулся на спинку.
– Полагаю, переубеждать тебя бессмысленно?
Иоганн помотал головой.
Старик принялся задумчиво набивать трубку. Потом собрался с духом.
– Что ж, ладно. Так тому и быть.
И он рассказал им все.
Это случилось более ста лет назад. Казалось, все шло своим чередом: годы были урожайные, стада росли, и людям жилось хорошо.
Возможно, слишком хорошо. Жители впали в гордыню.
Все произошло внезапно. Несколько лет подряд то и дело появлялись на свет дети… не совсем обычные. С восковой кожей, которая буквально таяла на солнце, и по всему телу проступали черные вены. Десны постоянно кровоточили, зубы были как у зверей.
Конечно, люди пришли в ужас. Поначалу они прятали детей, поскольку стыдились. Считали, что так они хотя бы избегнут позора.
Они ошиблись.
Через некоторое время заразились и другие. Матери, отцы, братья и сестры. От укуса или царапины. У кого-то первые признаки появлялись лишь через несколько дней, у других не проходило и дня.
Их становилось все больше. Они носились по деревне и по лесам, вселяя страх и ужас в жителей.
Тогда старейшины собрали совет, чтобы найти управу.
Решение далось непросто, но было принято единогласно. Если не считать тогдашнего священника – тот, конечно, был против. К детям проявили милосердие – их отдали старым францисканцам, которые жили в лесу, на уединенной горе.
Но тем самым жители тяжело согрешили – отказаться от собственных детей!
Остальных, кто заразился, изловили как зверей и сожгли в лесу на огромном костре. Как утверждалось, чтобы очистить их души. Их душераздирающие крики было слышно до самой деревни. Но жители зажали уши своим детям и ждали, пока все не закончилось…
Спустя много лет – я был тогда совсем еще мал, но хорошо помню, что зима выдалась жутко холодная, – в деревне стали то и дело находить убитых. Все были из тех семей, в которых отвергли детей.
Конечно, мы знали, кто за этим стоит.
Убийства не прекращались. Тогда мужчины отправились к францисканцам. Но те отказались выдавать своих подопечных. Нельзя грешить против тварей Божьих, так они сказали. Мол, все мы – создания Его.
И тогда жители спалили монастырь дотла. Пламя было видно даже отсюда, и столб дыма поднимался такой, что на целый день заволокло солнце.
Но кто посеет ветер, пожнет бурю.
