Он вышел из комнаты и двинулся дальше по коридору.
* * *
Через некоторое время Иоганн услышал голоса. Они становились все громче. Коридор оканчивался тяжелой дверью, чуть приоткрытой. Сквозь щель падала полоска света – должно быть, оттуда и доносились голоса.
Лист неслышно преодолел оставшееся расстояние. Оказавшись перед дверью, он осторожно заглянул в узкую щель и затаил дыхание.
Сквозь щель была видна лишь небольшая часть комнаты. Иоганн увидел большой открытый очаг посередине; пол был выложен крупными плитами, местами потрескавшимися. Факелы на стенах отбрасывали неверные отсветы, и потолок комнаты терялся в непроглядном мраке.
Перед очагом стоял Кайетан Бихтер. Он с кем-то разговаривал – Лист не видел собеседника, но слышал его голос. И этого оказалось достаточно, чтобы по спине пробежали мурашки. Голос этот, несомненно, принадлежал человеку и в то же время звучал как-то иначе: холодно, с присвистом.
– Какое-то время вам придется довольствоваться этим мясом, Ансельм, – говорил Бихтер. – В деревне объявились баварские солдаты и изъяли все наши запасы.
– И поделом им. Nunc
[7] и они узнают, что есть нужда, – голос стал громче. – Usus
[8], с коим мы миримся изо дня в день!
Иоганн не слышал до сих пор ничего подобного: этот тип говорил на странной смеси архаичной латыни и немецкого. Должно быть, прежняя жизнь среди монахов оставила в них свой след, и в результате родился новый, их язык. А если учесть место их обитания, то язык этот как ни один другой подходил для того, чтобы шелестеть под мрачными сводами и теряться в подземном лабиринте…
Голос священника прервал его размышления.
– Вы забрали останки коровы? – спросил Бихтер.
– По-вашему, мы позволим пропадать добру?
– И все-таки воровство неугодно Господу. Как вам известно, это противно Его заповедям… – наставительно произнес священник.
– Всего одно из ваших пастбищ – и нам не пришлось бы забирать корову. Вам это известно, и Ему тоже!
– Знаю, Ансельм, знаю… – Бихтер опустил голову. – Господь подвергает вас суровым испытаниям…
– Воистину, – последовала короткая пауза. – Маттеус уже несколько дней не появляется. На прошлой неделе умерли двое старших, Исайя и Маркус. От них остались лишь кожа да кости. Et Марии не стало прошлой ночью – она была слишком слаба, чтобы справиться с простудой, – в голосе прозвучала горечь. – На что Господу отнимать жизнь, даруя ее лишь на три месяца? Cum vita innocenti?
[9]
В комнате повисло молчание.
– Не тревожьтесь, Он примет ее к себе, – проговорил наконец Бихтер.
– Мы ее уже похоронили, вместе с другими. Вы произнесете над ней последнее слово? – Голос слегка дрожал.
– Конечно, сын мой, конечно.
Вновь повисло неловкое молчание, прерванное в конце концов Ансельмом.
– А кроме того, мы решили, что в этот раз заявим о себе. Скоро минует пять лет, и он снова явится.
Бихтер при этих словах сердито нахмурился.
– Но вам же известно, что иезуит приходит, лишь чтобы наблюдать. Чтобы наблюдать и докладывать. Не вмешиваться. Не примирять! Не отпускать грехи!
– Так было до сих пор, – невозмутимо продолжал Ансельм. – Но в этот раз у нас для него unam notiam. Донесение. И быть может, нам удастся восстановить справедливость, в которой нам так долго отказывали.
– Не смешите меня! – вскинулся на него Бихтер. – Неужели вы решили, что кто-то обратит внимание на вас? Что же вы можете предложить? Или святой отец в Риме должен сойти с престола и протянуть вам руку?
– Только мертвые ближе, чем мы, apud Christum
[10], – робко возразил Ансельм.
Бихтер успокоился и положил собеседнику руку на плечо.
– Ансельм…
Иоганн наклонился вперед и при этом задел дверь.
Дверь чуть приоткрылась, медленно и со скрипом.
Лист оцепенел, сердце подскочило к самому горлу. Эти двое не могли не услышать шум. Он уже перебирал в голове возможности к бегству, но тут священник снова заговорил.
– Я постараюсь повлиять на своих прихожан, – сказал он.
Иоганн опять наклонился к двери. Теперь он смог заглянуть в другую часть комнаты. Слева от очага вырисовывалась человеческая фигура. Ансельм подался вперед, и Бихтер невольно отпрянул.
– Обещаю вам, отче, настанет день. Pro culpa maxima
[11], ваши люди ответят за свои деяния.
На него упал свет одного из факелов. Теперь Иоганн мог разглядеть это лицо. У Листа перехватило дыхание. То, что он увидел, мгновенно врезалось в его сознание – этой картины ему не забыть уже никогда.
Мертвенно-бледная, восковая кожа, сплошь иссеченная.
Глаза стеклянные, безо всякого выражения.
Рот в струпьях, сквозь черные губы выглядывают острые желтые зубы.
На голове ни единого волоса. Черные сосуды ясно проступают сквозь бледную кожу. Они словно пульсируют и плотной паутиной расходятся от ушей вниз.
Тощее тело, закутанное в ветхую монашескую рясу.
Иоганн затаил дыхание. Столь схожи они были с людьми в своих страданиях и так мало человеческого осталось в их облике… Сам того не желая, он с шумом втянул воздух.
Бихтер и Ансельм резко замолчали. И стали медленно поворачиваться в сторону двери.
Лист бесшумно скользнул назад, развернулся и побежал со всех ног по коридору. Им овладела паника, он не думал ни о чем, кроме спасения. Домчался до большой комнаты и бросился вверх по ступеням, не останавливаясь, пока над головой не показался проем.
Уже задыхаясь, Иоганн преодолел последние ступени и выскочил на свет.
Теперь в безопасности.
Он сделал глубокий вдох и с трудом взял себя в руки. Потом бросил взгляд на провал – бездну, в которой не было места свету.
В безопасности?
Он смотрел на ступени, ведущие вглубь, в коридоры…
К ним.
Иоганн прислушался, но кругом стояла тишина. На небе уже занималась первая заря, блеклый свет тонул в холодном тумане, окутавшем руины и лес.
Лист выждал еще немного – но нет, никто его не преследовал. Он торопливо пересек поляну и по своим же следам двинулся обратно в долину.
