Иоганн и Альбин сидели за точильными станками. В сарае царил жуткий холод, ветер задувал сквозь щели, и две масляные лампы едва разгоняли мрак. За спиной у Листа несколько заточенных уже кос и усеянных гвоздями цепов дожидались боевого крещения. Перед ним громоздилась куча всевозможных ударных и колющих орудий.
Иоганн привычными движениями затачивал нож. Альбин, между тем, возился с кинжалом: приходилось правой ногой нажимать на педаль и следить за тем, чтобы клинок не перекашивался на точильном круге. Получалось далеко не всегда.
– Что за дрянь! Я с тем же успехом мог за прялку усесться, – проворчал Альбин.
– Только кинжалы на ней точить еще трудней.
– Болтай себе, сколько влезет… Бабская это работа!
– Если женщина точит за тебя клинки, то тебе придется за нее стряпать, – рассмеялся Иоганн. – Хотел бы я это видеть…
– И ничего тут смешного. Мне уже приходилось самому готовить. Все, что умеет женщина, смогу и я.
– Ну, надеюсь, что не все, – Иоганн подмигнул ему.
– Погоди у меня, мерзавец, я тебе…
В этот миг Альбин выпустил кинжал из руки. Разогнанный точильным кругом, клинок просвистел у Иоганна над самым ухом и со звоном воткнулся в дощатую стенку.
Альбин ошарашенно уставился на Листа.
Тот развернулся к двери и прокричал:
– Элизабет, готовить сегодня будет Альбин!
Парень встал и подошел к стене, при этом пихнув Иоганна в плечо.
– С кем не бывает…
– Конечно, господин Альбин, конечно, – сухо проговорил Иоганн.
Батрак выдернул кинжал из стены и взвесил его в руке.
– Как им вообще орудовать?
– Поверь мне, если дело дойдет до этого, у тебя с ходу все получится.
Альбин вернулся за свой станок.
– Как у тебя?
– Я не раз проверял это на себе.
– И потому все эти шрамы на груди?
Иоганн кивнул.
– И все-таки я выжил. Так что завтра держись поближе ко мне, и все будет хорошо. Сомневаюсь, что они дерутся лучше тебя.
– А если они хотят этого не больше нашего? Если мы просто не станем этого делать? Если никто из нас не станет?
– Баварцам будет что сказать по этому поводу. И вряд ли они разделят наши с тобой мысли. Да и насчет тех, в монастыре, я сомневаюсь. Чтобы разжечь огонь, достаточно искры, и уж ее-то баварцы высекут.
– А если мы просто уйдем? Прихватишь свою Элизабет, и уйдем через лес, прямо ночью…
– Ты же слышал, что тогда баварцы сделают с деревней. Им неважно, останутся ли только женщины и дети. Или старики. Сейчас у них на руках козыри, и нам приходится подыгрывать. Хотим мы того или нет.
Альбин смиренно кивнул. Он знал закон.
Право всегда на стороне сильного. А сильный пишет историю.
И вряд ли в будущем что-то изменится…
* * *
Дверь вдруг распахнулась. Снег и ветер ворвались в сарай, и лампы едва не погасли. Вошла Элизабет и быстро закрыла за собой дверь. Она запыхалась. На ней был только плащ, накинутый поверх ночной сорочки.
– Иоганн… священник… – она запнулась, сделала глубокий вдох.
Лист и Альбин обратили на нее вопросительные взоры.
Девушка наконец отдышалась.
– Я видела из окна, как он пошел в лес. К ним.
Иоганн остановил точильный круг.
– Ты уверена?
– Скажешь тоже! – возмутилась Элизабет. – Я своими глазами видела.
– Он хочет предупредить их, – задумчиво произнес Лист.
– И они, наверное, сбегут прежде, чем мы поднимемся к ним, – догадался Альбин.
– Увы, выбор у нас невелик… – Иоганн задумался. – Не нравится мне все это. Я прослежу за Бихтером. Может, удастся выяснить, что он задумал.
Альбин вскочил.
– Нет, я пойду! А ты заканчивай с ножами.
– Альбин… – начал Иоганн, но батрак не дал ему договорить.
– Не спихивай на меня бабскую работу. – Он попытался ухмыльнуться. – Ты тут и без меня справишься.
Элизабет схватила его за руку.
– Альбин, будь осторожен. Метель ужасная, ничего не видно.
Парень осторожно высвободил руку.
– Хорошо, обещаю. – Он повернулся к Иоганну и посмотрел ему в глаза. – А ты как следует присматривай за Лизель, понятно?
Лист кивнул.
– Спасибо, Альбин. И вот еще что: держись от Бихтера на расстоянии и беги, как только почувствуешь опасность. Погеройствовать сможешь и завтра.
Альбин также кивнул, накинул плащ и поднял воротник. Потом развернулся к Иоганну и Элизабет и нерешительно потоптался на месте. Повисло молчание, никто не смог подобрать нужных слов.
«Идти должен ты, а не Альбин. И ты сам это знаешь», – твердил внутренний голос.
Иоганн вынужден был согласиться. Он шагнул к батраку.
– Альбин, я…
Тот поспешно развернулся и вышел прочь.
Иоганн и Элизабет постояли у двери, глядя на снежные вихри. Снег летел прямо в лицо, и глаза слезились от ветра.
Лист обнял Элизабет и прижал к себе. Девушка положила голову ему на плечо.
– У меня дурное предчувствие, – сказала она, и в голосе ее звучала тревога.
Снежные хлопья залетали в сарай. Огоньки ламп, крошечные и тусклые, были едва различимы в полумраке.
– Куда мы пойдем, когда все это останется позади? – негромко спросила Элизабет.
– Куда захочешь, – ответил Иоганн, спокойно и уверенно.
Некоторое время они хранили молчание. Потом Элизабет прошептала Иоганну на ухо:
Когда печаль клеймом на сердце,
И дух задавлен грузом бедствий,
Когда померкнут в небе звезды,
И солнца луч уж не согреет,
Ты озаришь мой путь, я верю,
Лишь ты одна на целом свете.
– Мое стихотворение. Ты помнишь его наизусть? – спросил он с нежностью.
Элизабет заглянула ему в глаза.
– Все, до единого слова, как я чувствовала.
Иоганн ощутил вдруг, как девушка дрожит под своим тонким плащом.
– Лучше возвращайся в дом, пока не превратилась в сосульку. Я приду, как закончу.
Элизабет кивнула и побежала в дом. Лист вернулся к станку и вновь принялся за работу.
XXXI
Сквозь метель Альбин едва мог различить фигуру священника.
