Но Хултина было уже не остановить никаким трудностям. Пламя то и дело гасло. Он ковырялся в грязи и глинистой слизи. Дым ел глаза и заполнял легкие. Но он упрямо рыл, работая по шестнадцать – восемнадцать часов в сутки, сполна используя достоинства полярного лета, когда солнце практически вообще не заходит. Ему потребовалось четыре дня, чтобы яма достигла шести футов в длину, трех в ширину и шести в глубину. И внезапно он обнаружил жертву эпидемии.
Первое, что он увидел, была голова с черными, заплетенными в косички волосами и ярко-красными бантами. «Это была девочка лет шести или, быть может, десяти», – запомнилось Хултину. На ней было серебристо-серое платьице, в котором она и умерла. «Я еще немного очистил голову, чтобы оценить степень ее сохранности, но потом остановился». Хултин понял, что настало время вызвать из Фэрбэнкса остальных членов группы и продолжать работу с их помощью.
Они прибыли через два дня. Им тоже пришлось приземлиться в Теллере в шести милях от нужного места. С собой у них были все шесть огнетушителей, включая и большой. Хултин явился встречать их и, как самый молодой член команды, вызвался тащить огромный огнетушитель по тундре на себе. Задача оказалась не из легких. От недавно прошедшего дождя почва напоминала пропитанную водой губку. К тому же за лето в тундре обильно разрослись мох и трава, затрудняя движение даже налегке. А огнетушитель был громоздкий и неудобный для переноски. Хултин соорудил нечто вроде деревянного каркаса, как для рюкзака, и, взвалив огнетушитель на спину, медленно пошел вперед, с каждым шагом чуть ли не по колено проваливаясь в травяной ковер. «Я шел и утопал, шел и утопал под тяжестью треклятого огнетушителя. Едва ли мне было когда-нибудь еще так тяжело», – признавался он потом.
Но тут на помощь пришел Отис Ли. Миссионер привязал к своему трактору лодку-плоскодонку и догнал путешественников на полдороге. Разместив их самих и все оборудование в лодке, он быстро дотащил ее на буксире до Бревига.
Четверо мужчин нашли себе пристанище в единственном классе деревенской школы, где спали на уложенных на пол надувных матрацах. На следующее утро, едва проснувшись, они отправились к захоронению и все вместе принялись копать. Им повезло. Внезапно установилась идеальная погода – солнечная и теплая. Воздух сам по себе прогревал мерзлоту, и ученым больше не пришлось разводить костров. Кирками и лопатами они теперь быстро расширили зону раскопок до двадцати пяти футов в длину и семи в глубину. После тела девочки удалось обнаружить еще четыре хорошо сохранившихся трупа. На этом решили остановиться. «Материала у нас было теперь больше чем достаточно», – заключил Хултин. Настала пора взять у мертвецов образцы тканей легких. Если вирус еще можно было найти в принципе, искать его следовало прежде всего там.
Таким образом, наша научная группа готовилась взрезать замороженные тела, в которых все еще мог таиться самый смертоносный из известных ученым вирусов. А между тем они вполне могли выпустить на свободу и пустить гулять по миру новую пандемию гриппа. Они ведь понятия не имели, в каком виде обнаружат вирус. Впрочем, цель экспедиции в том и заключалась, чтобы оживить его.
В то время еще не существовало ни национальных, ни международных органов, которые бы диктовали правила безопасности при проведении подобных манипуляций со смертельно опасными инфекциями. Не были разработаны юридические и этические нормы, которые могли бы защитить эскимосов Бревига да и весь остальной мир от потенциальной катастрофы. Наши герои действовали на свой страх и риск. Их интересовала только наука. Вместо того чтобы беспокоиться, как бы не подхватить от трупов смертельную заразу, они волновались лишь о том, что сами могут занести в могилу посторонние вирусы или бактерии. При этом Хултин считал опасность «минимальной», потому что они очень осторожно делали срезы тканей замороженных легких и помещали их в стерильные контейнеры. «Нам казалось, что по-настоящему рискованный этап наступит позже, уже при работе в лаборатории», – добавлял он.
Когда они очищали тела в глубине могилы, то надевали перчатки и медицинские маски, прикрывавшие рты и носы, а потом стерилизовали хирургические инструменты, чтобы не загрязнить взятые образцы. Эскимосов же вообще попросили держаться на это время подальше от захоронения. Но этим меры предосторожности и ограничивались. Они упрямо делали свою работу в радостной уверенности, что на практике осуществляют эксперимент, гипотетически предложенный Хэйлом. Они думали только о том, как взять образцы и доставить в Айову, где их можно будет изучить в лабораторных условиях.
«Напомню, что в 1951 году я был все еще студентом, – объяснял потом Хултин. – Я мало что знал о распространении инфекций, но чувствовал себя спокойно. В конце концов, с нами был профессор-вирусолог, который в случае чего защитил бы нас. Конечно, мы предостерегались в соответствии с принятыми в то время стандартами, но совершенно не опасались заразиться сами. Не помню, чтобы мы хотя бы секунду колебались, прежде чем приступить к вскрытию». Макки, добавлял Хултин, «уже лет двадцать имел дело с вирусами гриппа и другими микроорганизмами, но и он нисколько не опасался».
И хотя меры предосторожности, которые ученые использовали в 1951 году, выглядят сейчас примитивными, «тогда мы едва ли могли сделать больше». И только много лет спустя Хултин содрогнулся от ужаса, впервые поняв: «Нам надо было гораздо больше беспокоиться о том, чтобы снова не выпустить джинна пандемии из бутылки».
У них ушло два с половиной дня на полную очистку четырех тел от грязи. Приступив к вскрытию, они первым делом перерезали ребра с помощью инструмента, напоминавшего обычные садовые ножницы. Потом вскрыли грудину, чтобы обнажить легкие. Только там и мог сохраниться вирус. «Мы вырезали кубики размером примерно в два дюйма из легких каждого, – рассказывал Хултин. – Взять более крупные образцы нам помешало ограниченное число контейнеров для перевозки» – стерилизованных термосов с плотными крышками, рассчитанных на восемь унций каждый. Вырезанный кусочек ткани аккуратно помещали в сосуд, а потом обрабатывали струей из огнетушителя, чтобы поддерживать в замороженном состоянии.
Когда с этим было покончено, они снова засыпали могилу и телеграфировали своему пилоту, чтобы он забрал их из Теллера и доставил в Ном. Оттуда им предстояло добраться до Анкориджа, чтобы еще с несколькими пересадками попасть домой. На следующий день появился Ли со своим трактором и плоскодонкой, чтобы доставить членов экспедиции к месту посадки аэроплана.
Хултин пребывал в превосходном настроении. В пути до Анкориджа все вызывало у него восхищение. «Мне хорошо запомнился перелет из Нома в Анкоридж. Мы прошли совсем рядом с горой Мак-Кинли. Дело было ближе к закату. Слой облаков стелился абсолютно плоско, но солнце еще светило поверх него, и пик Мак-Кинли возвышался над облаками во всем великолепии. Это было завораживающее зрелище».
Трое из четверых продолжили затем путешествие дальше. Летели на маленьком самолете. «Помню, как мы везли наши контейнеры прямо в пассажирском салоне, но никто и не догадывался, что в них. Мы говорили, что это – туристическое снаряжение, – вспоминал Хултин. – Это было пятьдесят лет назад, и вам сейчас трудно себе представить, как часто маленьким самолетам того времени приходилось совершать посадки для дозаправки. И при каждой такой остановке мы заходили куда-нибудь за угол, чтобы из огнетушителей добавить сухого льда в термосы». При этом, добавлял он, огнетушители «издавали страшный шум, и мы старались отходить как можно дальше от самолета. Лишние расспросы были нам совершенно ни к чему.
