И в октябре Таубенбергер отправил статью в журнал «Сайенс». «Если бы не проект Данкен, мы бы не стали торопиться с публикацией, – откровенно объясняет он. – Но для нас это превратилось в необходимость. Нужно было ясно дать понять всем, что мы добились результата первыми».
Однако, как мы знаем, статья Таубенбергера вышла в свет лишь в марте следующего года, и только тогда Данкен узнала о проделанной им работе. Но вдруг поднятый Таубенбергером вопрос зазвучал отовсюду. В самом деле, зачем Данкен нужно теперь доводить до конца задуманное? Зачем ей испытывать судьбу и рисковать пустить гулять по миру добытый из тел шахтеров опаснейший возбудитель гриппа, если Таубенбергер давно обнаружил другой, совершенно безопасный источник генетического материала вируса?
Но все это нисколько не поколебало уверенности Кирсти Данкен в важности и насущной необходимости задуманной ею экспедиции. В конце концов, образцы Таубенбергера пролежали почти 80 лет, пропитанные формальдегидом, и кто знает, как это могло повлиять на гены вируса? Оставалось неясным также, достаточным ли количеством материала располагал Таубенбергер, чтобы выявить полную генетическую структуру вируса 1918 года. И группа Данкен выложила на своем сайте в Интернете такой приговор: «Опубликованные в марте 1997 года результаты показывают, что ему удалось лишь частично восстановить последовательность некоторых генов вируса, не более того».
В этой ситуации Нэнси Кокс, глава отделения гриппа Центра по контролю заболеваемости и профилактике, решила, что пришло время свести Данкен и Таубенбергера. В противном случае она оказывалась в двусмысленном положении, согласившись стать научным консультантом Данкен и одновременно обсуждая с Таубенбергером проблемы молекулярной биологии инфлюэнцы. А ведь Данкен и Таубенбергер до сих пор не были лично знакомы. Быть может, если усадить их за стол напротив друг друга, они сумеют договориться, как каждому вести свою работу дальше наилучшим образом.
Встреча состоялась в апреле 1997 года, то есть менее чем через два месяца после выхода в свет статьи Таубенбергера. Двое молодых ученых сразу обнаружили, что у них много общего. Оба обладали музыкальными талантами – Данкен играла на пианино, скрипке и волынке. Таубенбергер пообещал непременно прислать ей записи своих сочинений. Оба были совершенно неизвестны среди ведущих специалистов в области гриппа, но при этом занимались захватывающими дух проектами. Оба высоко ценили книгу Альфреда Кросби, признавая, что именно описанные им ужасы пандемии 1918 года вдохновили их начать свою работу.
Совместное решение, следует ли Данкен продолжать свой проект, далось им сравнительно легко. Одним из крупных недостатков работы Таубенбергера, который он не мог не признавать сам, было наличие у него на тот момент всего одного образца. А это не исключало вероятности, что выявленный им вирус был на самом деле не возбудителем инфлюэнцы 1918 года, а случайным и лишь попутным микроорганизмом, попавшим в легкие солдата, в то время как причиной его гибели стал совершенно другой вирус. Только получив еще один образец для сравнения из другого источника, можно было устранить все сомнения. А экспедиция Данкен как раз и преследовала цель добыть такой образец.
Они сошлись в том, что Данкен следует довести свой план до конца, а Таубенбергеру – продолжать работу по определению генетический структуры вируса. Он даже согласился влиться в команду Данкен, чтобы использовать методы молекулярной биологии, доведенные до совершенства в его лаборатории, когда придет время извлекать вирус из тканей легких норвежских шахтеров. «Мы оказались едины во мнении, что оба проекта должны быть продолжены, а получение дополнительных образцов было только на пользу общему делу», – вспоминает Таубенбергер.
Однако всего лишь месяц спустя Кокс и ее коллеги из Центра по контролю заболеваемости и профилактике отказались от дальнейшего участия в проекте Данкен, не особенно утруждаясь поисками благовидного предлога. Успехи, достигнутые Таубенбергером, лишали экспедицию на Шпицберген решающего научного значения. Ресурсы же центра были весьма ограниченны. Перед его сотрудниками стояли иные многочисленные задачи. «Мы уже были вовлечены в такое количество исследовательских работ, что нам пришлось прекратить активное содействие данному предприятию», – объясняет Кокс.
Что до Таубенбергера, то официально он продолжал оставаться частью команды Данкен, хотя не поддерживал с ней постоянных контактов, продолжая исключительно собственные изыскания. В то же время его работа снова начала приносить в основном разочарования. Имея всего лишь несколько молекул генов вируса из тканей рядового Роско Вона, он уже начал сомневаться в возможности когда-либо получить нечто большее, нежели его частичную генетическую последовательность.
«Материала оказалось так мало, что хуже просто не могло быть», – признает он. Осознав, что тканей легких Виктора Вона явно недостаточно, Таубенбергер вынужден был снова обратиться к другим образцам из хранилища и проверил еще тридцать пять срезов на наличие следов вируса. И один из них оказался многообещающим. Это были ткани легких рядового Джеймса Доунса, тридцатилетнего призывника из Кэмп-Аптона близ Нью-Йорка, чья смерть наступила всего за два часа до кончины Роско Вона в Южной Каролине. Рядовой Доунс поступил в госпиталь военной базы 23 сентября 1918 года, а умер в половине пятого утра 26 сентября. В выписке о вскрытии говорилось, что его легкие оказались полностью заполнены жидкостью, выделяя «кровавую пену».
Обрадованный обнаружением новых тканей, содержавших вирус, Таубенбергер с легким сердцем взял двухнедельный отпуск по уходу за детьми (его жена только что родила второго ребенка), пребывая в полной уверенности, что по возвращении сразу приступит к спланированной уже работе над тканями рядового Доунса. А пока он отсутствовал, в его почтовом ящике на работе накапливалась непрочитанная корреспонденция.
Вернувшись в лабораторию в конце июля, Таубенбергер обнаружил среди прочей почты поджидавший его конверт. Он был помечен штемпелем Сан-Франциско, а внутрь были вложены автобиографическая справка, несколько ксерокопий фотографий из книги Альфреда Кросби о гриппе 1918 года и, собственно, само письмо. Его написал человек, о котором Таубенбергер никогда прежде не слышал, – 72-летний и уже вышедший на пенсию патологоанатом по имени Йохан Хултин.
В очень сдержанных тонах Хултин информировал Таубенбергера о работе, которую проделал в 1951 году, когда отправился на Аляску и эксгумировал все еще замороженные тела жертв гриппа из небольшой деревни Бревиг. Он подчеркивал, что все еще сохранил на Аляске прежние связи и, если это заинтересует Таубенбергера, мог вернуться в Бревиг, чтобы предпринять новую попытку взять образцы тканей легких похороненных в вечной мерзлоте трупов. В тексте письма Хултина бросалась в глаза тщательность подбора фраз. «Его больше всего волновало, чтобы я не принял его за выжившего из ума старика», – отмечает Таубенбергер.
И хотя на самом деле письмо глубоко потрясло Таубенбергера, он написал Хултину не менее сдержанный ответ. Затем они начали обмен телефонными звонками, обдумывая детали экспедиции, которая бы радикально отличалась от той, что затеяла Кирсти Данкен. Все должно быть целиком оплачено из кармана самого Хултина и сделано тихо, без какой-либо предварительной огласки в прессе и без огласки вообще, если тканей легких из замороженных трупов добыть не удастся. Хултин поделился с Таубенбергером одним из самых своих неприятных воспоминаний об экспедиции на Аляску в 1951 году – по возвращении первым в аэропорту его поджидал репортер журнала «Лайф». А за прошедшие годы средства массовой информации стали многократно более беззастенчивыми и назойливыми. Вот почему Хултина ужасала мысль, что вокруг его почти частной поездки в крохотную алеутскую деревушку пресса может устроить настоящую свистопляску. Он поставил жесткое условие – никакой рекламы, никакой информации для журналистов. Хултин снова обратится к старейшинам Бревига за разрешением вскрыть братскую могилу жертв гриппа 1918 года и, получив его, все сделает сам. Если он сумеет добыть ткани легких, они будут переданы им в качестве дара Армейскому институту патологии.
