Однако все это не помешало Данкен и Уэбстеру получить от государства дотацию в 150 тысяч долларов. А вот Таубенбергер покинул конференцию озадаченный и рассерженный оказанным ему приемом. Нэнси Кокс и Эд Килбурн обратили пристальное внимание на его заявление о том, что у него имелись сразу три образца, содержавших вирус инфлюэнцы. А вот Данкен и Уэбстер, как он понял, сделали вид, что даже не слышали его (кстати, Уэбстер и сейчас утверждает, что не помнит об упоминании Таубенбергером третьего образца). Таубенбергер вернулся к себе в лабораторию на окраине Вашингтона и снова взялся за работу. Как долго еще, размышлял он, придется держать в секрете открытие Хултина?
А тем временем кризис с птичьим гриппом в Гонконге достиг своего апогея. Вскоре там приступили к уничтожению всех куриц в городе, а потому такие ученые, как Уэбстер, Килбурн и Кокс, с особой остротой осознавали, насколько уязвимо человечество для нового убийственного штамма гриппа.
Месяц спустя, когда Данкен объявила об очередном заседании своей группы в Лондоне, Таубенбергер решил, что нельзя больше ждать. Он должен рассказать ей о поездке Хултина на Аляску и образцах тканей, которые он привез оттуда. Для Данкен это стало подобием грома среди ясного неба.
«Джефф позвонил в три часа дня в пятницу. Начал он с осторожного предисловия: “Надеюсь, ты не усмотришь во всем этом злого умысла с моей стороны, но мне нужно сообщить тебе нечто важное”». И он описал ей результаты экспедиции Хултина.
«Для меня это стало ударом, – признается она. – Завесу тайны я не могла воспринимать иначе как предательство. А ведь я искренне считала, что мы друзья. Никогда прежде со мной так не поступали».
Сам Таубенбергер придерживался совершенно иного мнения. Он считал, что в крайне деликатной ситуации проявил себя человеком честным и прямым и даже пошел на определенный риск для того, чтобы оставить Данкен время отменить свой проект. Ведь одна из причин, почему экспедиция на Шпицберген все еще планировалась, заключалась как раз в том, что, по общему мнению, материал, с которым работал Таубенбергер, извлекая фрагменты вируса гриппа, много десятилетий пролежал, пропитанный формальдегидом. Кто мог знать, какие метаморфозы вирус претерпел, погруженный так долго в подобие химической ванны? Но теперь, рассказав о проделанной Хултином работе, Таубенбергер ставил ее перед фактом, что вожделенные замороженные ткани легких жертв гриппа 1918 года у него уже имелись. Он предложил ей использовать встречу в Лондоне, чтобы он по громкой связи мог обсудить добытый Хултином материал со всеми членами ее команды. Вскоре Данкен позвонила ему из Лондона и сообщила, что это невозможно. Как он сначала решил, имелась в виду какая-то техническая проблема с подобным дистанционным совещанием. Но нет, она заявила ему откровенно, что опросила свою команду, желают ли они побеседовать с Таубенбергером, и все ответили отрицательно.
По случайному совпадению за пять дней до лондонской встречи жители Бревига сказали наконец свое слово. Они приняли решение выпустить пресс-релиз. Таубенбергер вслед за ними опубликовал собственную информацию для репортеров.
Прежде чем разослать ее, он позвонил Нэнси Кокс в Центр по контролю заболеваемости и профилактике, Эду Килбурну и доктору Доминику Якуцио в Национальный институт здравоохранения, желая, чтобы представители ведущих организаций, занимавшихся изучением гриппа, заранее узнали о пресс-релизе и его содержании. Данкен, разумеется, тоже была поставлена в известность, получив копию факсом.
А между тем в Лондоне группа Данкен приняла решение продолжать проект на Шпицбергене, хотя известие об экспедиции Хултина на Аляску застало ее членов врасплох и поразило до глубины души.
Хотя, впрочем, не до такой степени, чтобы вирусолог Королевской больницы в Лондоне Джон Оксфорд, ставший одним из наиболее видных ученых в ее команде, тут же высказался за отмену проекта. Во-первых, группа Данкен собиралась взять образцы тканей жертв гриппа в другом регионе. Во-вторых, они не планировали, подобно Хултину, хранить образцы в консервантах, а намеревались начать работу со свежими образцами прямо на месте. И кроме того, брать материалы для исследований они хотели не только из легких, но и из других органов. «Мы были уверены, что получим значительно больше информации», – подчеркивает Джон Оксфорд.
Данкен отправилась на Шпицберген 14 августа 1998 года. После пяти лет подготовки и предвкушения наступал подлинный момент истины. Как всегда происходит в науке, результаты проекта во многом зависели от везения. Да, Хултин нашел свою Люси. Но с таким же успехом он мог обнаружить одни лишь скелеты. Вот и Данкен предстояло выкопать из земли либо черепа и кости, либо прекрасно сохранившиеся тела молодых шахтеров. Все зависело от благосклонности фортуны.
Данкен не уставала повторять про себя свой основополагающий жизненный принцип: невозможно узнать, что у тебя получится, пока не доведешь начатую работу до конца. «Хотя все данные – исторические, археологические, церковные, как и показания радара, – указывали, что там что-то есть, я была абсолютно готова не найти ничего. Больше всех волновались мои близкие: «Ты, наверное, страшно переживаешь?» «Нисколько», – отвечала я. У меня лишь есть ощущение, что я приближаюсь к концу долгого путешествия, – говорит Данкен. – Но если быть до конца откровенной, то да, мне было очень тяжело. Невыносимо тяжело».
Казалось, они не упустили ни одной мелочи при планировании экспедиции и обеспечении ее безопасности.
Группа с самого начала решила, что действовать следует с максимальной осторожностью. Как уже отмечалось, они даже решили применять для взятия образцов ручной бур, который не вызвал бы образования аэрозолей или воздушных взвесей. Все работы предполагалось вести в специальных защитных костюмах.
Данкен также решительно настаивала на обращение с мертвыми в духе почтения и уважения. По прибытии вся группа собралась на кладбище и склонила головы в минуте траурного молчания, отдавая дань памяти погребенных здесь молодых людей и «в знак признательности их семьям, как и всему народу Норвегии за преподнесенный нам величайший дар», – отмечала Данкен.
Но они не учли, что ни о какой сакральной церемонии не могло быть и речи при таком наплыве репортеров, которых созвала сюда сама же Данкен. Вокруг толпились кинодокументалисты, газетчики, фотографы, операторы телевизионного шоу «Нова», которые спешили запечатлеть каждую случайно оброненную слезинку, каждую почтительно склоненную голову, каждый интимный момент, который по-хорошему требовал бы уединения. И журналисты оставались на Шпицбергене на протяжении всего периода эксгумации. К могилам им приближаться не разрешали, но они жадно брали интервью у любого, кто соглашался с ними разговаривать, и ежедневно делали бесчисленное количество снимков участников экспедиции.
Здесь же находилась и Эстер Оксфорд, от острого глаза которой не могли укрыться никакие, порой весьма забавные, подробности происходившего.
«Мы наблюдали, как патологоанатом сначала у края могилы возблагодарил Господа “за его великое Творение”, а потом позировал перед камерами в костюме биологической защиты с противогазом на голове. Затем какой-то микробиолог попытался прочесть нам вводный курс вирусологии. Но подлинной героиней стала, конечно же, доктор Данкен (которую следовало теперь величать профессором Данкен). Пять долгих дней Кирсти только и делала, что говорила, говорила и говорила с прессой о своих надеждах, тревогах и фобиях, стоя рядом с кладбищем. Кирсти Данкен меняла, приходя на погост, миниюбки, леггинсы с латексом, сексуальные замшевые наряды и туфли на высоких “шпильках”. Кирсти Данкен возлагала венки и устраивала минуты молчания. “Что у нас на очереди? – острили телеоператоры. – Кирсти Данкен, несущая факел с олимпийским огнем?”»
