Оксфорду припомнилась очень схожая ситуация в Гонконге прошлой зимой, когда дал о себе знать смертоносный птичий грипп. Он бледнел при мысли, насколько близок был тогда мир к еще одной ужасной пандемии. При всех потрясающих успехах, достигнутых молекулярной биологией и генетикой после 1918 года, человечество все равно оставалось беззащитным перед неожиданным и непредсказуемым генетическим трюком, который мог превратить вирус обычного гриппа в штамм-убийцу.
Когда на Шпицберген обрушились струи холодного как лед дождя, Оксфорд нашел приют в хижине у подножия горы, из которой открывался вид на кладбище. Он пил обжигающе горячий чай, читал книги о 1918 годе, размышлял об эпидемиях гриппа и их жертвах. Не мог он не вспомнить и о поэме собственного сочинения, посвященной шахтерам и озаглавленной «Он победил на этот раз». Там были и такие, например, строки:
Мне ясно видится, как вы вершите путь свой,
Продуманный, но до предела трудный.
Хотели стать шахтерами,
Вгрызаясь в ту намертво промерзнувшую землю.
И ко всему готовые, простились с близкими,
Покинув ганзейский порт в том роковом году.
Но вы не ведали, что вместе с вами или скорее даже
внутри вас
Пустился в путь наш смертоносный друг, который победил
на этот раз, не так ли?
Сначала вы решили – пустяки вся эта боль, нас просто укачало.
Но в этот раз он все же победил.
Вы были в ужасе от смерти одного, потом второго.
Но дни спустя уже все семеро лежали в пустой часовне,
где огонь свечей
Дрожал от мрачных завываний ветра. И падал белый снег.
Для вас нашли потом местечко на краю погоста,
где вам уж никогда не встать от сна,
Хотя замерзшие тела не тронет тленье и мерзлота навечно
сохранит застывшие черты.
Так как же вы посмотрите на нас – людей, пришедших истину
постигнуть?
Вас ободрит иль опечалит наше появленье?
Испуг заставит вас сопротивляться нашему вторженью?
Или, напротив, гордость воссияет в замерзших душах?
Мне кажется, что будете вы рады нам помочь.
А мы не причиним вам боли, обещаем.
Лишь свет вас ненадолго ослепит, когда нарушим мы покой
могилы.
Но лишь на миг, ведь вы должны понять, что мы не воскрешаем
вас из мертвых
И удалимся, вас лежать оставив, теперь уж навсегда в уединенье.
Мне жаль, вы не увидите меня. Лишь друга моего, в котором
так легко узнать хирурга.
Но не тревожьтесь, лишь один укол, одно прикосновенье
к вашим легким, и дело сделано.
Надеюсь, вы согласны.
Нам помогите, и наступит время, когда он победить уже
не сможет.
Через несколько дней стало ясно, что проект Данкен потерпел неудачу, и Оксфорд понял – единственная надежда выделить вирус 1918 года связана теперь с работой Джеффри Таубенбергера, который изучал в своей лаборатории образцы тканей, взятых на Аляске. Но его потрясла и прихоть судьбы, которая сделала так, что тела норвежских шахтеров оказались слишком близко к поверхности. Это подвигло его еще на одно сочинение, которое он назвал «Поспешные похороны 1918 года»:
Как мы увидели, вас хоронили в спешке. Взрыв динамита
должен был помочь,
Но в темноте, при минус двадцати, могильщики не стали
утруждаться,
Чтоб закопать вас глубже, и положили в ряд всех семерых
поближе друг от друга.
«Так веселей им будет», – пошутили. Но все ж один принес
ведро песка
С морского берега и справил так обряд «прах к праху»,
как то диктовал обычай.
И этот-то песок мы и нашли столь много лет спустя,
когда открыли
Могилы ваши, из которых вы год за годом поднимались
к солнцу, к свету дня.
Мы в этом помогли вам, но, увы, «Скелет лишь найден», —
доложил рабочий.
И больше ничего. Так, стало быть, конец.
И вы вернетесь в вечный свой покой, который уж никто
не потревожит.
Вам не восстать из мертвых.
Оксфорд сидел в своей хижине, все еще размышляя о жизнях, которые унес грипп 1918 года, когда, по его словам, его пронзила мысль, вспышка вдохновения, «подобная осветительной ракете».
«Сколько их было – вот таких же молодых людей, не знавших друг друга, в разных странах, на дальних континентах, которых в одночасье поразила смертельная болезнь?» – подумал он. Как же мог один и тот же вирус, не выживавший и нескольких часов вне человеческого организма, передававшийся лишь при прямом контакте через капли слюны или слизи, инфицировать людей в разных концах света практически одновременно? Быть может, задался вопросом Оксфорд, вирус уже присутствовал повсеместно, затаившись в городах и поселках всего мира? Возможно, вирус инфлюэнцы 1918 года уже ходил по земле раньше? Этот вопрос был сродни проблеме первичности курицы или яйца. Ясно, что вирус имел где-то первоисточник. Несомненно, что в один из дней он нанес первый удар. И если это случилось не в 1918 году, то когда же?
Оксфорд изначально избрал для себя именно профессию вирусолога и стремился понять природу гриппа 1918 года на протяжении всей своей профессиональной карьеры. У него репутация британского конкурента Таубенбергера и Хултина – одного из немногих вирусологов в мире, кто проводит серьезный поиск уцелевших тканей легких жертв гриппа, умерших в 1918 году. Но в отличие от того же Таубенбергера Оксфорд, чтобы стать вирусологом, не менял сферу научных интересов и о загадках пандемии 1918 года узнал не случайно – ему было известно о них еще со студенческой скамьи.
Даже сам по себе год имел для Оксфорда особый смысл. Сам он родился много позже – в 1942 году, но его отец во время Первой мировой войны был боевым пилотом и вернулся с полей сражений во Франции как раз в 1918-м. И потом почти каждый год он брал с собой юного Джона на мемориальную церемонию в память об окончании той войны. Позднее в церемонии стала участвовать королева и члены ее семьи. Звонили колокола Биг-Бена. А все присутствовавшие склоняли головы, выдерживая две минуты торжественного молчания, отдавая дань жертвам Великой войны, которые позволили миру воцариться после одиннадцати часов вечера 11 сентября 1918 года.
«Для меня тот год многое значит», – говорит Оксфорд, далеко не в последнюю очередь имея в виду пандемию гриппа, болезни, которая, по его словам, «призраком поднялась над военным пепелищем».
