Для многих из нас представить свою текучесть или свою душу размером с вселенную и вообразить связь с энергетическим потоком всего сущего значит выйти за рамки уютных представлений о мире. Но в отсутствие суждений левого полушария, говорившего мне, что я представляю собой нечто твердое, мое самовосприятие вернулось к естественному для всех вещей состоянию текучести. Ясно, что каждый из нас действительно состоит из многих триллионов частиц, подверженных тонким вибрациям. Мы существуем в форме пузырей, наполненных текучими жидкостями, в текучем мире, где все находится в движении. Различные сущности состоят из скоплений молекул разной плотности, но в конечном счете каждый отдельный пиксель этой картины состоит из электронов, протонов и нейтронов, танцующих замысловатый танец. Каждый пиксель, каждая крупица меня и вас и каждый пиксель пространства, которое кажется разделяющим нас, состоят из материи и энергии атомов. И вот мои глаза перестали воспринимать предметы как нечто отдельное. Вместо этого энергия всего окружающего слилась для меня в единое целое. Я утратила нормальное зрительное восприятие. (Я могу сравнить свою новую составленную из пикселей картину мира с импрессионистскими картинами пуантилистов.)
Я была в полном сознании и воспринимала себя как часть окружающего потока. Все детали видимого мной мира слились воедино, и мы плыли вместе, каждым своим пикселем излучая энергию и образуя единое целое. Я больше не различала физических границ предметов, потому что все вокруг излучало сходную энергию. Наверное, это можно сравнить с тем, что люди видят, когда снимают очки или закапывают себе глазные капли: края предметов становятся размытыми.
В таком состоянии своей психики я больше не воспринимала трехмерное пространство. Для меня не стало ни далекого, ни близкого. Если в дверях кто-то стоял, я не замечала его присутствия, пока он оставался неподвижным. Только активность того или иного пятна из молекул могла сообщить мне, что на него нужно обратить особое внимание. Кроме того, мой мозг больше не воспринимал цвета ― я перестала их различать.
До того, что случилось, я воспринимала себя как нечто твердое, и у меня была способность испытывать чувство утраты: физической, связанной со смертью или увечьем, или эмоциональной, связанной с душевной болью. Но теперь, когда мое восприятие изменилось, я разучилась испытывать и ту и другую форму боли, потому что потеряла способность ощущать и свое отделение от чего-либо, и отдельность как таковую. Несмотря на тяжелую неврологическую травму, мое существо пропиталось незабвенным чувством душевного покоя, в который я погрузилась.
При этом, хоть я и радовалась, чувствуя связь со всем сущим, меня повергало в дрожь осознание того, что я перестала быть нормальным человеческим существом. Как же мне теперь жить среди людей с этим усиленным ощущением того, что мы составляем лишь части единого целого и что энергия жизненных сил каждого из нас содержит в себе всю мощь вселенной? Как мне занимать свое место в обществе, если я буду жить, совершенно не зная страха? Любой бы согласился, что я перестала быть нормальным человеком. Можно сказать, что у меня развилась своя собственная уникальная разновидность душевной болезни. И я должна признать: осознание того, что наше восприятие окружающего мира и отношений с ним представляет собой порождение нейробиологических микросхем, не только дало мне ощущение свободы, но и стало серьезной проблемой. Оказывается, на самом деле все эти годы я была лишь плодом собственного воображения!
Когда в моем левом полушарии выключился хронометр, нормальный ритм моей жизни з-а — м-е-д-л-и-л-с-я до скорости улитки. Когда переменилось мое восприятие времени, я выпала из ритма гудевшего вокруг пчелиного улья. Мое сознание занесло в область искривленного времени, сделав меня неспособной общаться и функционировать не только в общепринятом, но и в допустимом в человеческом обществе темпе. Я существовала теперь в каком-то промежуточном мире. Я больше не могла общаться с окружающими людьми, и все же моя жизнь не угасла. Я стала каким-то странным существом, причем не только для окружающих, но и для самой себя.
Я чувствовала такой отрыв от своей способности с минимальной живостью управлять собственным телом, что даже не думала когда-нибудь снова добиться нормальной работы этого набора клеток. Интересно, не правда ли, что, хоть я и разучилась ходить, говорить, понимать человеческую речь, читать, писать и даже переворачиваться на бок, я знала, что я в порядке? Интеллектуальное сознание левого полушария больше не подавляло во мне врожденного понимания своего единства с чудотворной силой жизни. Я знала, что стала другой, но мое правое полушарие ни разу не указало мне на то, что я стала "меньше", чем была ранее. Я была существом, состоящим из света, излучающего жизнь. Независимо от того, были ли у меня мозг и тело, способные связать меня с миром других, я воспринимала себя как шедевр клеточной жизни. В отсутствие негативных суждений левого полушария я ощущала себя совершенной, цельной и прекрасной ровно настолько, насколько я есть.
Вас, быть может, удивляет, как это я не забыла всего, что произошло. Напомню, что, несмотря на свою нарушенную психику, я не лишилась сознания. Наше сознание создается множеством программ, работающих одновременно. Каждая из них добавляет новое измерение к нашей способности воспринимать объекты окружающего трехмерного мира. Хотя я и утратила сознание левого полушария, в котором был центр моего "я", позволявший мне ощущать себя как нечто твердое и отдельное, отличное от вас, у меня сохранилось сознание правого полушария и сознание клеток, из которых состоит мое тело. Хоть один из наборов программ (тот, что постоянно напоминал мне, кто я, где я живу и т. п.) перестал работать, другие части меня оставались в полном сознании и продолжали обрабатывать информацию, поступающую в текущий момент времени. В отсутствие обычного преобладания левого полушария над правым на первый план выступили другие части моего мозга. Программы, которые ранее подавлялись, теперь могли свободно работать, и я больше не была скована свойственной мне прежде трактовкой собственного восприятия. Отключение сознания левого полушария привело к перемене характера, и теперь главным было по-новому воспринимавшее мир правое полушарие со своим характером.
Однако, по рассказам других, я пришла в тот день в самое прискорбное состояние. Я стала похожа на новорожденного, еще не понимающего, что означают различные внешние раздражители, действующие на его органы чувств. Было ясно, что я воспринимала эти раздражители болезненно. Звуки, достигавшие моих ушей, били по мозгам так, что я не отличала человеческую речь от шума, на фоне которого она раздавалась. Мне казалось, что все окружающие шумят одновременно, и их голоса резонировали у меня в голове, как стая непрерывно грызущихся зверей. При этом мне казалось, что мои уши утратили надежную связь с мозгом, и я чувствовала, как между раскатами треска просачивается, ускользая, важная информация.
Я хотела как-то донести до окружающих: "От того, что вы будете кричать громче, мне не будет легче вас понять! Не надо меня бояться. Подойдите ближе. Будьте мягче со мной. Говорите медленнее. Проговаривайте слова отчетливее. Еще раз! Пожалуйста, попробуйте еще раз! М-е-д-л-е-н-н-е-е. Будьте так добры. Будьте мне спасением. Поймите, что я не глупый зверь, а раненый. Я беззащитна, у меня путаются мысли. Неважно, сколько мне лет, неважно, кто я, протяните мне руку помощи. Уважайте меня. Я здесь. Найдите же меня".
