– А что там, за горами? – однажды спросил Джоди отца.
– Опять горы, наверное. А что?
– Ну а за ними?
– Тоже горы. А что?
– Все время горы – без конца и края?
– Ну нет, конечно, потом начинается океан.
– А в горах что?
– Обрывы да скалы, сухая трава да кусты.
– А ты там бывал?
– Нет.
– Ну а кто-нибудь другой?
– Кое-кто бывал, пожалуй. Это очень опасно: всюду обрывы и ужасная сушь. Я читал, что в горах округа Монтерей больше неизведанных земель, чем во всех Штатах. – Отец как будто гордился этим.
– А за ними, выходит, океан?
– Да, в конце – океан.
– Ну а что же тогда между? Кто это знает? – не унимался мальчик.
– Мало кто знает, но ничего хорошего там нет. Одна сушь, обрывы да кусты, воды никакой. А чего ты так интересуешься?
– Вот бы туда поехать!
– Зачем? Ничего хорошего там нет.
Джоди ему не поверил: в горах непременно должно было быть что-то прекрасное и таинственное. В глубине души он знал, что это так. Потом он задал тот же вопрос матери:
– А ты знаешь, что там – в горах?
Она посмотрела на него, потом обратно на дикие горы.
– Мишка там.
– Какой еще мишка?
– Ну, который в горы пошел и ничего не нашел.
Потом он спросил Билли Бака, папиного помощника на ферме, не может ли в горах быть затерянных городов, но тот согласился с отцом Джоди:
– Вряд ли. Чем бы там люди кормились? Разве что местные жители едят камни.
Других сведений о горах Джоди так и не получил, и оттого они стали еще милее его сердцу – и страшнее. Он часто представлял себе бесконечные горные кряжи, следующие один за другим до самого океана. Розовые на рассвете, они так и манили Джоди к себе, а залитые вечерним багрянцем – цветом отчаяния, – наоборот, страшили. Они становились такими далекими и отрешенными, что их невозмутимость только пугала.
Джоди повернулся к горам Габилан на востоке – они были веселые и жизнерадостные, с горными фермами промеж складок и соснами на вершинах. Там жили люди, а на склонах некогда кипели сражения с мексиканцами. Потом Джоди на секунду перевел взгляд обратно, на Великие горы, и невольно содрогнулся: так разительно они отличались от всего остального. У подножия холма, где примостилась их ферма, было солнечно и безопасно. Домик сверкал побеленными стенами, а конюшня была коричневая и теплая. Рыжие коровы на дальнем холме жевали траву, постепенно продвигаясь на север. Даже темный кипарис у барака был родной, привычный и никакой угрозы не таил. Куры быстрыми вальсирующими шажками мерили пыль на скотном дворе.
Тут Джоди случайно заметил какое-то движение. С вершины холма, по дороге из Салинаса, медленно брел человек. Двигался он явно в сторону их фермы. Джоди встал и тоже пошел к дому: если к ним гость, он хотел знать, кто это. К тому времени, когда мальчик добрался до дома, незнакомец преодолел только половину пути: высокий худощавый человек с невероятно прямой спиной. Джоди понял, что это старик, только по отрывистому стуку его башмаков о дорогу. Путник подошел ближе, и тогда стало видно, что он одет в синие джинсы и куртку из той же ткани. На ногах у него были грубые рабочие башмаки, на голове – изношенная ковбойская шляпа. На плече он нес джутовый мешок, доверху чем-то набитый. Лицо у него было темное, цвета вяленой говядины, а усы – голубовато-белые на темной коже – свисали чуть не до подбородка. Из-под шляпы торчали такие же белые волосы. Кожа плотно обтягивала скулы, нос и подбородок, так что они казались тонкими и хрупкими. Глаза были большие, глубоко посаженные, с плотно натянутыми поверх веками. Радужная оболочка и зрачки были одинаково черные, а белки – коричневатые. Никаких морщин на его лице Джоди не заметил. Куртку старик застегнул под самое горло, как делают люди, у которых нет внизу рубашки. Из рукавов выглядывали сильные костлявые запястья и твердые сучковатые кисти, похожие на ветви персикового дерева. Ногти были плоские, тупые и блестящие.
Старик приблизился к воротам и, перекинув мешок за спину, обратился к Джоди. Его губы слегка дрожали, а голос был тихий и безразличный:
– Ты здесь живешь?
Джоди оробел. Он обернулся, посмотрел на дом, потом на конюшню, где работали сейчас его отец и Билли Бак.
– Да, – ответил он, не дождавшись помощи ни с той ни с другой стороны.
– Я вернулся, – сказал старик. – Меня зовут Гитано, и я вернулся.
Джоди не мог взять на себя такую ответственность. Он резко развернулся и побежал в дом за помощью. Дверь-сетка хлопнула у него за спиной. Мать была на кухне: чистила шпилькой забитый дуршлаг, сосредоточенно прикусив нижнюю губу.
– Там старик! – взволнованно крикнул Джоди. – Какой-то пайсано! Говорит, что вернулся.
Мать отложила дуршлаг и заткнула шпильку за раковину.
– Ну, что еще стряслось? – терпеливо спросила она сына.
– Там снаружи старик. Пойдем!
– И чего же он хочет? – Она сняла фартук и пригладила пальцами волосы.
– Не знаю. Он пришел по дороге.
Мать расправила складки платья и вышла на улицу, Джоди за ней. Старик так и стоял у ворот.
– Да? – обратилась к нему миссис Тифлин.
Гитано снял черную шляпу и, взяв ее обеими руками, прижал к груди.
– Меня зовут Гитано, и я вернулся, – повторил он.
– Вернулись? Куда?
Все его прямое, как штык, тело немного подалось вперед. Правая рука описала широкий круг, в который вошли холмы, поля на склонах и горы, и легла обратно на шляпу.
– На свою ферму. Я здесь родился, и мой отец тоже.
– Здесь? – вопросила миссис Тифлин. – Неправда, ферма у нас не старая.
– Нет, там! – Гитано указал на западные горы. – По ту сторону. В доме, которого давно нет.
Наконец она сообразила, что он имеет в виду.
– А, в глинобитной хижине, которую смыло?
– Да, сеньора. Когда ферма разорилась, глину на нашей хижине перестали обновлять, и дожди ее размыли.
Мама Джоди немного помолчала – ее разум заняла странная тоска по отчему дому, – но она быстро ее прогнала.
– Ну и что тебе нужно, Гитано?
– Я буду жить здесь, – тихо ответил он, – пока не умру.
– Но нам помощники не нужны.
– Да я и работать больше не могу, сеньора. Разве что коров доить или кур кормить – на другое сил нет. Я поживу тут, пока не умру. – Он положил мешок на землю. – Это все мои вещи.
Миссис Тифлин повернулась к Джоди:
– Сбегай-ка в конюшню кликни отца.
