Джоди умчался, а через минуту пришел с отцом и Билли Баком. Старик по-прежнему стоял у ворот, но уже не так прямо. Он отдыхал: все его тело расслабилось и обмякло.
– Что тут происходит? – спросил Карл Тифлин. – С чего Джоди так разволновался?
Миссис Тифлин показала на старика:
– Этот человек хочет у нас жить. Немного помогать по хозяйству и жить здесь.
– Нет, мы не можем его взять, нам помощники не нужны. Он слишком стар. Билли и так все делает.
Они разговаривали так, словно старика не существовало, а потом вдруг опомнились, покосились на Гитано и растерянно замолчали.
Старик откашлялся.
– Я слишком стар, чтобы работать. Я вернулся туда, где родился.
– Еще чего! Ты не здесь родился.
– Нет, но рядом – в хижине за тем холмом. До вашего приезда это все была одна ферма.
– В хижине, которую размыло дождем?
– Да, мы там с отцом жили. Я останусь на вашей ферме, пока не умру.
– Говорю же, нельзя! – сердито отрезал Карл. – Мне тут старики ни к чему. Ферма у нас маленькая, кормить и лечить тебя нам не по карману. Наверняка у тебя есть родственники, друзья – вот к ним и иди. Нечего тут попрошайничать!
– Я здесь родился, – невозмутимо повторил Гитано.
Карлу Тифлину не хотелось быть жестоким, но что еще ему оставалось?
– Так и быть, сегодня мы тебя накормим, – сказал он. – Переночуешь в маленькой комнате барака, а после завтрака отправишься восвояси. Ступай к своим друзьям и близким. Негоже это – умирать среди чужих людей.
Гитано надел черную шляпу и наклонился за мешком.
– Вот мои вещи, – сказал он.
Карл отвернулся.
– Пойдем, Билли, надо закончить работу в конюшне. Джоди, покажи старику маленькую комнату.
Они с Билли вернулись в конюшню, а миссис Тифлин отправилась в дом, бросив через плечо:
– Я принесу одеяла.
Гитано вопросительно посмотрел на Джоди.
– Я вас провожу, – сказал тот.
Койка с матрасом, набитым лузгой, ящик из-под яблок с керосиновой лампой и кресло-качалка без спинки – вот и вся обстановка маленькой комнаты, другой мебели там не было. Гитано осторожно поставил мешок на пол и сел на кровать. Джоди застенчиво замер в дверях, не решаясь уйти. Наконец он проронил:
– А вы пришли с больших гор?
Гитано медленно покачал головой:
– Нет, я работал в долине Салинас.
Джоди все не отпускали дневные мысли.
– А вы когда-нибудь были в горах?
Старые черные глаза застыли на месте, и их свет обратился внутрь, к далекому прошлому.
– Однажды был… в детстве. Мы с отцом ходили.
– Далеко-далеко в горы?
– Да.
– И что же вы увидели?! – вскричал Джоди. – Люди там живут?
– Нет.
– Тогда что там?
Глаза Гитано были по-прежнему обращены внутрь. Промеж них легла маленькая морщинка.
– Что вы там видели? – не унимался Джоди.
– Не знаю… не помню.
– Там правда очень сухо и страшно?
– Не помню.
От восторга Джоди потерял всякий стыд.
– Да что же вы, совсем ничего не помните?
Губы Гитано приоткрылись, да так и застыли, пока он подыскивал нужное слово.
– Да вроде бы… хорошо там было.
Глаза Гитано как будто нашли в глубине лет то, что искали: взгляд его смягчился, и в нем засияла мягкая, то появляющаяся, то вновь исчезающая улыбка.
– А потом вы больше никогда в горы не ходили? – спросил Джоди.
– Нет.
– И не хотели?
Вдруг лицо Гитано напряглось.
– Нет! – резко ответил он, давая понять, что не хочет об этом разговаривать. Мальчика одолело нестерпимое любопытство. Он никак не мог уйти и опять засмущался.
– Хотите сходить в конюшню посмотреть на лошадей? – спросил он.
Гитано встал, надел шляпу и приготовился идти.
Вечерело. Они стояли возле поилки и смотрели, как лошади сходят с холмов на вечерний водопой. Гитано положил свои большие сучковатые руки на верхнюю балку забора. У корыта собралось уже пять лошадей: напившись, они трогали губами землю или терлись боками об отполированные доски забора. И только потом, когда все лошади уже давно напились, с холма медленно спустился старый конь. У него были желтые зубы и копыта, плоские и острые, как лопаты. Из-под кожи на боках выпирали ребра. Он подбрел к корыту и долго, громко пил.
– Это старый Истер, – пояснил Джоди. – Самый первый конь моего папы. Ему уже тридцать лет. – Он внимательно посмотрел на Гитано.
– Плох совсем, – заметил тот.
Из конюшни вышли отец Джоди и Билли Бак.
– Слишком стар, чтобы работать, – повторил Гитано. – Только и может, что есть. Скоро помрет.
Карл Тифлин услышал последние слова. Он был зол на себя за жестокость к несчастному старику и оттого снова повел себя жестоко.
– Лучше бы нам пристрелить Истера, – сказал он. – Только зря мучается от болей и ревматизма.
Он украдкой покосился на Гитано: понял ли тот, куда он клонит? Но большие костлявые руки старика даже не шевельнулись, а черные глаза по-прежнему смотрели на лошадь.
– Стариков нечего мучить, – продолжал отец Джоди. – Один выстрел – и дело с концом. Ну, грохнет, ну, больно ненадолго станет – зато потом никакого ревматизма и гнилых зубов.
Тут вмешался Билли Бак:
– Они всю жизнь трудились и теперь имеют право на отдых и покой. Пусть себе гуляют без дела!
Карл не отрывал уверенного взгляда от костлявой лошади.
– Теперь уж и представить нельзя, какой Истер был красавец в молодости, – тихо проговорил он. – Шея длинная, грудь мощная, брюхо подтянутое. Барьер из пяти перекладин враз брал! Да и скачки я на нем выигрывал, когда мне пятнадцать лет было. Сотню-другую всегда мог на нем заработать. Эх, какой был красавец! – Тут Карл опомнился и мысленно выругал себя за мягкотелость. – Но теперь его надо пристрелить.
– Он имеет право на отдых, – упорствовал Билли.
Тут Карлу на ум пришла забавная шутка.
– Если б на холмах росла яичница с ветчиной, я бы тебя тоже выпустил попастись, – сказал он старику. – Но я не могу позволить тебе пастись на моей кухне.
Они с Билли зашагали к дому и еще долго смеялись по этому поводу.
– Вот было бы славно, если бы яичница на холмах росла!
Джоди понял, что отец нащупывает у Гитано слабое место и хочет ударить его побольнее. Его и самого часто так щупали. Отец знал все слабые места сына, поэтому его слова никогда не проходили даром.
