— Чем вы это объясняете? — спросила Мона.
Ректор не ответил. Начался маленький дождик, он словно паутинкой опутал волосы Моны, ее ветровку, легкий пушок на лице, ресницы. Они все вместе пересекли ярко-зеленую лужайку по широкой дорожке, выложенной белой галькой, и подошли к главному корпусу.
Наконец ректор сказал:
— Здесь очень сильное давление коллектива. — И снова замолчал.
Мона посмотрела на него сбоку. Он показался ей почему-то обессиленным.
— Насколько? — спросила она.
— Здесь нельзя слишком долго быть одному. Тот, кто много времени проводит сам, быстро становится аутсайдером. А став им однажды, уже ничего не может изменить. Молодежь ведь не знает жалости.
Они стояли у подножия лестницы, ведущей к входу в главный корпус. Дождь усилился. В середине дня небо было таким мрачным, затянутым тучами, как будто уже наступили сумерки.
— У меня есть еще пара вопросов о происшествии в хижине.
— Мне очень жаль, но мне нечего вам сказать по этому поводу. Меня там не было. — Ректор скрестил руки на груди и бросил тоскливый взгляд на вход в здание. Он явно хотел избавиться от нее.
— А это не важно. Я хотела кое-что уточнить по поводу вылазок.
— Каких вылазок? Вы имеете в виду походы дружбы?
— Да. Они проходят каждый год в начале учебного года, да?
Ректор вздохнул и подал ей знак идти за ним. Они прошли в его кабинет.
— Походы дружбы — думаю, вы считаете, что это название слегка устарело…
— Ну да, в общем.
— Они уже давно так называются — просто привыкаешь, видите ли.
— Да. А какова цель этих походов?
— Их устраивают для того, чтобы усилить чувство товарищества между учениками и учителями. Все ученики являются членами определенного сообщества, и во главе такого сообщества стоит учитель. Раз в неделю, как правило, по понедельникам, устраивается так называемый вечер сообщества. Присутствовать на нем обязательно для всех учеников и, конечно же, для ответственного за эту группу учителя.
— И что они делают на таком вечере?
— Что-нибудь организовывают вместе или встречаются дома у того или иного преподавателя, разговаривают, ведут дискуссии…
— И это повышает чувство товарищества?
Ректор улыбнулся.
— Да, именно в этом весь смысл. Если конкретнее, речь идет о том, чтобы помочь тем ученикам, которым сложно прижиться здесь.
— Принято ли, чтобы ученики в таком сообществе говорили учителю «ты»?
— Ну, такое, естественно, случается. Конечно, мне лучше, если сохраняется дистанция. Такая практика, прежде всего, плохо отражается на остальных учениках.
— Вы, конечно, знаете, что в сообществе господина Даннера четверо учеников были с господином Даннером на «ты», а остальные нет. Остальные были с ним на «вы».
Ректор напрягся, как будто его поймали на недоработке.
— Вы не знали этого?
— Нет, — признался он. — Я даже вынужден сказать, что если это правда, то я считаю это неправильным.
Он снова показался усталым и обессиленным.
— Мои возможности, знаете ли, ограничены. Я не могу заглянуть людям в душу.
Теперь он уже не мог скрывать свое нетерпение. Демонстративно бросил взгляд на открытый кожаный ежедневник, который лежал прямо перед ним на тщательно убранном столе. Вежливый, но однозначный намек. Он больше не хотел говорить на эту тему. С него довольно уже того, что здесь была полиция и перевернула все в квартире Даннера вверх дном и что родители начали беспокоиться о безопасности своих отпрысков.
— Еще один, последний, вопрос, — сказала Мона, послушно вставая. — Каким образом вы тогда узнали о происшедшем?
— Что вы имеете в виду? — Его голос звучал уже очень рассерженно. — Мне позвонили.
— Кто вам позвонил?
— Михаэль Даннер, конечно, кто же еще?
— И что он сказал?
Ректор тоже встал, повернулся к Моне спиной и стал смотреть в окно за своим столом. Стоявшей напротив окна Моне был виден только его силуэт. Тем временем дождь уже громко стучал в стекла.
— Что он мог сказать? Случилось что-то страшное… Я уже точно не помню.
Что-то, может быть, едва заметное колебание, заставило ее спрашивать дальше.
— Когда группа вернулась — что было потом?
— Скажите, к чему вы клоните?
— Просто ответьте. Что произошло здесь? Пришел ли Даннер к вам, чтобы рассказать обо всем, или вы пошли к нему домой? Как это было? Уточните, пожалуйста.
Ректор снова сел, вздохнул и сцепил руки на животе.
— Нет, не так. Они пришли сюда ко мне сразу же, как только вышли из автобуса.
— Вся группа?
— Да, — снова это колебание. — Нет. Только Даннер, Берит, Сабина, Петер, Хайко и Марко.
— Вам не показалось это странным?
— Странным в смысле удивился ли я?
— Да. Я имею в виду то, что они пришли к вам все вместе.
— Да-а-а… — медленно протянул ректор. — Они все сидели здесь, как будто Даннера нужно было…
— Защищать?
Ректор стал смотреть в точку, куда-то над головой Моны. Наконец он заговорил, и голос его при этом звучал отстраненно.
— Я был действительно тронут тем, что они не хотели его оставить в этот момент. Что между ними существует такая сплоченность. Это было очень трогательно.
Он не сказал, что это показалось ему подозрительным. Уже тогда, не только сегодня.
За ужином Мона села как можно дальше от Даннера, во главе преподавательского стола. Ей было совершенно все равно, что она заняла чье-то постоянное место. Хотя в этот раз можно было не беспокоиться — многие, вероятно, уже отдыхали. Жуя жесткий стейк в расплавленном масле с зеленым сыром, Мона бросила взгляд на учеников. Они уже не казались ей безликой массой, как было в первый вечер. Она выделила некоторые лица: красивую светловолосую девушку, паренька лет четырнадцати, бросающего в другого ученика шарики из бумаги; полного мальчика лет двенадцати, молча поглощающего огромную порцию жареной картошки. Рука, лежащая на спине девушки, вероятно, была рукой ее подруги.
Странное ощущение: смотреть на этот микрокосмос сверху, как будто принадлежишь к другому виду живых существ. Впрочем, так оно и было: она сделана из другого теста, это однозначно. Ничто не связывает ее с этими подростками, даже воспоминания о том, что когда-то она была такой же юной. Было видно невооруженным глазом, что как индивидуумы эти подростки очень сильно отличались один от другого. Они относились к типу людей, совершенно незнакомых Моне, с которыми она до сих пор не сталкивалась. Несмотря на дикость поведения и распущенность, они каким-то образом выглядели воспитанными и осознающими, чего хотят, что казалось Моне неестественным, примерно как в случае со звездами кино и эстрады. С этим нужно было родиться или подсмотреть это у родителей, совершенно неосознанно.
