— Это за уши притянуто.
— В таком случае ваш порог толерантности очень высок. Да?
— Не знаю. Нормальный, наверное.
— Видите ли, так ответил бы каждый. Каждому его чувства и реакции кажутся нормальными, потому что других он не знает. Именно поэтому очень сложно лечить тех, кто бьет других людей. Потому что им кажется это нормальным. Тяжелые обстоятельства, шеф-дурак, несчастное детство, а особенно жена, которая постоянно вас провоцирует. И если ничего не помогает, всегда есть вариант непонятной потери памяти. Этакое ничего-не-помню-все-сразу-так-навалилось-потеря-памяти.
— А если это правда? Вы ведь не можете заглянуть им внутрь.
— Конечно, это возможно, при психопатической симптоматике. Но среднестатистический драчун ведь не сумасшедший. Большинство из них ведут себя в обществе вполне нормально. Никаких отклонений, ничего необычного. А дома они мутируют, превращаются в бешеных, в людей, которые не понимают, что делают. Странно, правда?
— Да. А почему они это делают? Зачем им это?
Психолог на несколько секунд замолчал, оценивающе посмотрел на Мону, как будто взвешивая, насколько она готова услышать то, что он собирался ей сказать. А потом пояснил:
— Мужья бьют своих жен, потому что в большинстве своем любят их и сильнее всего к ним привязаны.
— Да вы же сами в это не верите!
— А как вы объясните, что в случае любовной связи и случайного знакомства дело редко доходит до насилия?
— Это действительно так?
— Это так, милая моя госпожа Зайлер. Женщина уязвимей всего, когда она живет с кем-то уже довольно долго.
Так оно и есть, Мона знала это по собственному опыту. Самое опасное место для женщины — это семья. А вовсе не запущенный парк ночью.
— Почему мужчины такие? Склонные к насилию?
— Склонные к насилию мужчины не могут в разговоре излить свои негативные эмоции. У них нет доступа к собственным чувствам. Они ничего не могут сказать, когда речь заходит о проблемах. Это повышает уровень фрустрации. Видите ли, фрустрация — это не что иное, как негативная энергия. Мы воспринимаем негативную энергию как нечто неприятное и хотим от нее избавиться. Направить ее на кого-то другого, так сказать. Со слабыми это получается лучше всего. На них можно кричать, обижать и бить, при этом нет никаких негативных последствий.
— Все выглядит так, как будто они это планируют. Но ведь они не сидят по комнатам, выдумывая, как избавиться от негативной энергии.
— Нет, напротив. Они вообще не хотят знать, что делают. Тогда ведь им придется принять на себя ответственность за содеянное. Только когда они начинают проходить терапию, они постепенно понимают, что рука, которая поднимается, — это их собственная рука. Что они сами управляют ею. А вовсе не Святой Дух. И не алкоголь, который снимает их с тормоза. И не злая жена, которая их провоцирует. Только они сами позволяют этому случиться. Это их решение.
— Представьте себе мужчину, который на протяжении многих лет избивает свою жену. Логично ли предположить, что однажды он ее убьет?
— Не обязательно, как я уже говорил. Но если никто из них ничего не попытается предпринять, чтобы остановить насилие, то тормозной порог понижается.
— Он будет становиться все более грубым?
— Правильно. Но что касается вашего случая — если я могу, конечно, высказать свое мнение…
— Да, конечно.
— Тут другое. Убийство этой женщины не было совершено в состоянии аффекта, это было подлое убийство. Муж, который бьет свою жену, может причинить ей боль, но не убить ее. Он легко может представить себе ее смерть, но ему это не нужно. Он не хочет этого.
— Почему?
— Потому что тогда бы ее не стало.
— И ему не было бы, на кого…
— Выплескивать свои фрустрации, верно.
11
Убийства, как правило, совершают знакомые, и убийства, как правило, совершают мужчины. Каждый патрульный полицейский постигает это на первом году работы. Об этом даже не нужно говорить. После определенного количества дел это становится понятным даже самому тупому.
Впервые Мона задумалась над тем, как чувствует себя полицейский, когда арестовывает человека того же пола, что и он, который избил свою жену до смерти или до полусмерти. Что он чувствует при этом? Задумывается ли о собственной склонности к насилию? Или просто делает свое дело, как будто это его вообще не касается?
А как насчет нее? Думает ли она о жертвах? О женщинах, которые не бросают своих склонных к насилию мужей, или бросают только тогда, когда у них появляется хоть какая-то перспектива. Нет, не думает. Тогда ей пришлось бы заявить, что эти жертвы — идиотки, а ей этого не хочется. Это ни к чему хорошему не приведет.
Но что бы делала она сама в таком случае, если бы, предположим, любила своего мужа? Пока ее не били, но обижали по-другому, и очень даже часто. И как правило, из этого она либо не делала никаких выводов, либо делала, но слишком поздно. Когда душевные раны уже были нанесены и нужна была целая вечность, чтобы они зарубцевались.
Антон утверждает, что у мужчины есть два варианта совместной жизни с женщиной: насилие или отступление.
Мужчины не любят зависеть от женщин, говорит Антон. Когда они чувствуют себя зависимыми, это делает их агрессивными. Но мужчины, как думает Мона, странным образом не испытывают проблем с тем, что могут впасть в зависимость от других вещей или людей. Например, от работы, от шефа и, в первую очередь, от собственных представлений, что это значит — быть мужчиной. И если присмотреться к кому-нибудь, например, к Фишеру, то становится понятно, что он по-прежнему так же упрям, как и много лет назад.
— Что для тебя значит быть мужчиной?
— Э?..
— Ты меня очень хорошо понял.
Вечер, они едут по Доннерсбергскому мосту по направлению к автобану, ведущему на Зальцбург. Теперь за рулем сидит Фишер. На его лице не такое отсутствующее выражение, как обычно, когда Мона находится поблизости, но это вполне может быть следствием мягкого красноватого света задних фар машин, едущих впереди.
— Странный вопрос.
— Несмотря ни на что, я хочу получить на него ответ. И прямо сейчас. — Мона говорила негромко и, тем не менее, почувствовала, как изменилось состояние Фишера. Он бросил на нее короткий взгляд. Потом поглубже опустился на сиденье, положил левый локоть на край окна и небрежно взялся за руль правой рукой. Не хватало только, чтобы он нажал на газ — в вечерней пробке это может плохо закончиться.
— Спасибо, — сказала Мона. — Думаю, я поняла.
Именно Даннер формировал и вдохновлял их сообщество. Он один. Сейчас, когда его не было с ними, они особенно отчетливо понимали это. Преподаватель по социологии, которого они называли Козлом за дурацкий мекающий смех, в меру сил пытался занять место Даннера. Конечно же, это у него не получалось. И они давали ему это понять. Нападая на него все вместе, они ощущали былое единство.
