— Сначала его со страшным шумом арестовывают, а потом все делают вид, что ничего не было. Я не понимаю этого.
— Так решил судья, занимающийся проверкой законности содержания под стражей. Нет доказательств. Мотив неясен. Если бы других убийств не было…
— Что? Как прикажете это понимать? — Ректор остановился за своим столом и впился в Мону взглядом.
— Если бы Саския Даннер была единственной убитой, было бы намного проще. Даннер ее избивал, только Даннеру, возможно, было выгодно, чтобы она умерла. Но для других убийств у него просто нет мотива. Даже косвенных улик против него нет. А судя по всему, между этими убийствами есть связь.
— Но у Даннера все равно нет алиби!
— Без обоснованных подозрений ему оно и не нужно. Так же как и вам.
— Но подозрения есть!
— Судья, занимающийся проверкой законности содержания под стражей, так не считает. Иногда такие вопросы оставляют исключительно на его усмотрение.
— Может быть, он убил остальных только затем, чтобы замести следы?
— Исключено. Никто не будет так утруждать себя.
Что это с ним? Почему он так разволновался?
— Вы… Вы отстранили Даннера от работы?
— Конечно! А что мы должны были делать? Теперь он сидит дома, у нас нет замечательного преподавателя французского, и никто не знает, что делать дальше.
— Если бы он был виновен, то все происходящее имело бы хоть какой-то смысл, да?
— Тогда все, по крайней мере, прояснилось бы. Но теперь карьера Даннера окончательно испорчена, уже только благодаря этой истории с его женой. В принципе, работать в школе он больше не может. Вы представляете, каково это? После такого скандала его не возьмут ни в одну школу. А пенсия? Ему ведь едва за сорок.
— М-да, — буркнула Мона. — Вот что бывает, когда тайное становится явным.
Но она невольно вспомнила о своем участке. О верховном комиссаре, к примеру, которого быстро повысили, после того как одна сотрудница заявила на него, обвинив в сексуальных домогательствах. Не всегда все заканчивается неприятностями, когда всплывают такие вещи.
Ректор сел за письменный стол и уронил голову на руки. У него редкие седые волосы, которые кажутся слегка жирными. Вот что еще бросилось Моне в глаза: постоянно находясь в окружении молодежи, он не выглядел моложе. Скорее, наоборот.
— Вам в целом нравится ваша работа? — спросила она, сама не зная, зачем.
— В данный момент нет, как вы, вероятно, догадываетесь.
— Я не имею в виду сейчас, я имею в виду вообще. В принципе.
— Я понял.
Это был просто спонтанный вопрос. Может быть, слишком личный и к делу отношения не имеющий.
Но, к ее удивлению, он ответил.
— Плохо, что этих детей уже нельзя воспитать. Они испорчены.
— Испорчены? Но не все же!
— Нет, не все. Большинство — нет. Но все равно таких хватает.
— А почему? Потому что у них слишком много денег?
— Тут дело не только в деньгах. В возможностях. Множество шансов. Когда постоянно есть выбор, становишься неуемным. Нужно быть очень стойким духовно, чтобы выдержать богатство.
— Это справедливо и для бедности тоже, — сердито сказала Мона.
Дошло. Ректор внезапно посмотрел на Мону так, как будто видел ее в первый раз. Хотел что-то сказать, но промолчал.
Наконец все же заговорил.
— Вы, конечно же, правы. Бедность и богатство — это крайности. Всегда легче находиться посерединке. Зарабатывать достаточно денег, чтобы иметь возможность удовлетворить основные потребности, но не все. Когда не остается неисполненных желаний, это развращает, и тут никакое воспитание не поможет. Я имею в виду, какие качества развивать? Больше скромности, может? Здесь нет ни одного восемнадцатилетнего, у кого бы не было собственного кабриолета. Некоторые ездят на выходные в Милан, чтобы купить новые шмотки. Смешно в такой ситуации пытаться привить им какие-то нормы морали.
— Поэтому вы просто наблюдаете за этим.
— Да, конечно. А что бы сделали вы?
— Не знаю, — ответила Мона. Разговор начал ей надоедать. Зачем ей проблемы живущих в роскоши? — Мне кажется, по сравнению с другими школами здесь рай.
Ректор взял в руки ластик и стал задумчиво мять его в руках.
— Н-да, конечно. Тяжелых случаев с наркотиками у нас в школе нет, это уже радует. Но большинство старшеклассников уже принимали участие в кокаиновой вечеринке. К счастью, обычно это бывает на каникулах.
— Ну да.
— Эта история с наркотиками в школах началась в семидесятых годах. Тогда была другая мораль, использовались другие методы и средства, чтобы дисциплинировать учеников. Теперь некоторые родители сами принимают кокаин. Я к тому, что какой же это пример для молодежи!
— Согласна с вами.
— Мы больше не можем контролировать учеников. Они высмеивают нас, когда мы пытаемся это делать. Причиной является множество возможностей. Слишком много возможностей и слишком мало требовательности к себе — это ослабляет дух. Необходимость созидает. Отсутствие ее порождает хаос.
Конни и Роберт были мертвы, так что совершенно нормально, что они приснились ей. Они пришли к ней в длинных одеяниях, похожих на нечто среднее между облачением ангелов и одежду хиппи. Их волосы снова были длинными и волнистыми, как тогда. «Вы невероятно красивы», — сказала она им, но тут налетел ветер, вырвал у нее слова изо рта и разметал их. Пейзаж стал текучим и розовым, потом появился серый асфальт, какой-то сиропообразной консистенции. Ноги вязли.
Ты наш цветок Востока.
Она радостно улыбнулась, как не улыбалась уже давно. Все снова вернулось! Старые добрые времена вернулись, и счастье заполонило ее всю, как тогда, когда она думала, что с ней ничего плохого больше не случится, потому что она была любимой и желанной. И внезапно перед ней возник пляж. Пляж, звезды, море. Она снова была там, где все началось. Красивое и ужасное.
Мы любим тебя.
О да, все было так чудесно!
Я вас тоже люблю.
Конни и Роберт улыбнулись и кивнули. Она могла им и не говорить, они и так все знали, они знали все о ней. Она попыталась подойти к ним. Но песок был такой мелкий, что ее ноги тонули в нем, и она продвигалась вперед очень медленно, с большим трудом.
Ты должна помочь нам.
Этого я и хочу. Но как?
Помоги нам перебраться в мир иной. Приведи остальных. И приходи сама.
Нет! Оставайтесь со мной. Не уходите! Я не хочу. Останьтесь, пожалуйста!
Что-то вернуло ее в реальность, куда она не хотела возвращаться. Что-то тянуло ее за ноги. Ветер. Она открыла глаза. Под ней — холодный бетон, над ней — оранжевая плитка. У ее ног стоит на коленях лысый мужик со спутанной седой бородой и пытается стащить с нее джинсы. Его брюки закатаны до колен.
