— Почему вы били Саскию?
— Я не бил ее. Иногда у меня поднималась на нее рука.
Берит ничего не сказала. Она знала, что это неправда, и Даннер знал, что она знала. Она же видела: его лицо без всякого выражения, глаза, глядящие в никуда, его яростные удары. Даннер повернулся и молниеносно схватил ее за оба запястья. Берит хотела вырваться, но он был намного сильнее.
— У нас с Саскией были особенные отношения. И не наша вина, что под конец они стали пресными. Мы прошли все стадии реакции. Все закончилось.
Берит стала ощущать что-то странное, возможно, к ней пришло понимание, но ей не хотелось ничего говорить. Она начала безудержно дрожать. Сколько они сидят здесь? Десять минут? Два часа?
— Мы оба чувствовали это, но не говорили об этом. Дело было исключительно в том, как это произойдет.
Берит попыталась посмотреть на часы, но циферблат оказался под пальцами Даннера, костяшки пальцев побелели — так крепко он схватил ее. Он впился в нее взглядом, и она, как зачарованная, смотрела в его глаза. У него длинные ресницы, немного веснушек, чуть заметный прыщик на левом виске. Зрачки маленькие, как дробинки.
— Мы должны были развестись. Об этом мы договорились.
Ей было уже все равно, который час, — она поняла, что не уйдет отсюда. Даннер выскажет ей все, и этого она не переживет. Ему теперь, в общем-то, нечего было терять. Его жена умерла, работы нет. У него нет будущего, нет друзей, никого нет. Ему, скорее всего, все равно, что случится потом. Он свободен, в определенном смысле. И все же он пленник, так или иначе.
— Таков ход вещей. Умирай и рождайся, умирай и рождайся. Это всеобщий закон, и в первую очередь он действителен для отношений между людьми.
Умереть. Впервые в жизни Берит задумалась о смерти как о чем-то реальном, без всякого романтического ореола. Однажды она видела мертвеца, после автокатастрофы, из машины родителей — они медленно проезжали мимо места происшествия. Это был молодой человек, он лежал рядом с совершенно разбитым красным «гольфом», наполовину укрытый брезентом. Как будто о нем забыли суетящиеся вокруг полицейские, санитары, пожарные. С тех пор она знает, как на самом деле выглядит смерть. Не как в фильме, когда кадры сопровождает драматическая, грустная музыка. Реальность жесткая и банальная. Только что был человек со своими воспоминаниями, страстями, планами. И вот уже это просто телесная оболочка со стертым жестким диском вместо мозга. Ни на что больше не годный. Даже как мусор.
Берит увидела себя, лежащую лицом вниз в каком-то лесу, наполовину изъеденную червями, не вызывающую сочувствия, а только тошноту и ужас.
— Иногда легче сразу отрезать, чем долго прощаться.
Берит поняла: она умрет, не успев еще толком пожить, это точно. Даже не ощутив, что такое любовь.
И в этот момент она услышала за собой шорох чьих-то шагов.
Она испытала настолько сильное облегчение, что сердце на секунду остановилось и чуть было не потекли слезы. Она рванулась, и пальцы Даннера бессильно соскользнули с ее запястий.
— Оставь ее в покое, ты, свинья!
Это Стробо, его лицо искажено от ненависти. Никогда, никогда Берит даже мечтать не смела, что кто-то будет так разговаривать с Даннером.
— Ты, свинья, ты…
Даннер вскочил. Его лицо стало белым, словно это была маска. Он сделал рукой извиняющийся жест, но Стробо больше не обращал на него внимания. Он мягко коснулся плеча Берит.
— Вставай, мы уходим.
Стробо взял Берит за руку и потянул к себе, заставляя подняться. Его вязаные перчатки казались теплыми, живыми, приятными на ощупь. Ноги занемели и замерзли, и она вдруг испугалась, что не сможет пойти за ним. Но оказалось, что смогла. Даже побежала. За Стробо, через заросли, прочь отсюда. Забыть все. Забыть.
22
В квартире Фелицитас Гербер пахло несвежей постелью, испортившимися продуктами, холодным дымом и еще чем-то неуловимым. «Одиночеством», — подумал Фишер и невольно покачал при этом головой — как будто удивляясь себе и своим странным ощущениям.
Квартира находилась в пристройке к серой многоэтажке, возведенной в шестидесятых годах. Справа от маленького коридора были расположены две крошечные комнатки, а слева — кухня и ванная. Одна из комнат была наполовину выкрашена в желтый цвет, ведерко с засохшей краской стояло открытым под окном. Мебели было очень мало, и выглядела она так, будто ее сделали из отходов. В первой комнате — стол и три пластиковых стула, а еще — выкрашенный в зеленый цвет буфет, во второй — узкая старая кровать из «Икеа»
[23], платяной шкаф оттуда же.
Постельное белье валяется на полу, простыня грязная. Серый дешевый ковер весь в пятнах и дырках, прожженных сигаретами.
Фишер открыл окно, хотя на улице было очень холодно. Действие чисто рефлекторное, он даже не совсем осознал, что сделал. Он был во многих квартирах, состояние которых было куда хуже, но они не производили на него такого гнетущего впечатления, как эта. В последнее время на него многие вещи стали производить сильное впечатление. То, что он не сумел уберечь Шаки, потому что на допросе не заметил, что он что-то скрывает. Потом эти неприятности с желудком. У него по-прежнему не было аппетита, он похудел на пять килограммов. Джинсы висели на нем, и вообще он чувствовал страшную слабость.
— Ганс, что там?
Фишер оперся на подоконник и издал странный звук. Ну, ему нужен свежий воздух, и что? Наконец он повернулся. Зайлер стояла прямо перед ним.
— Тебе нехорошо?
— Нет, все в порядке.
— Тогда закрой-ка окно. Жутко холодно.
Но Фишер не чувствовал холода, ему, наоборот, было жарко и душно. И это еще больше выбило его из колеи, ему и так уже казалось, что все проходит мимо него. Все у него не как у всех.
Он послушно закрыл окно, чувствуя спиной вопросительно-критичный взгляд Зайлер.
Но когда он снова обернулся, ее уже не было в комнате. Секунду он постоял в нерешительности, а потом в углу комнаты увидел что-то небольшое, накрытое пластиковой пленкой. Он осторожно снял пленку и увидел гончарный круг, а на нем — недоделанный глиняный сосуд.
— Мона! — крикнул он, сам еще не зная, зачем.
— Да?
— Иди сюда.
— Сейчас.
Фишер смотрел на круг, на сосуд на нем, и внезапно начал понимать. Он, не глядя, отбросил клеенку, которую все еще держал в руке, и сел на пол. За кругом, между двумя завернутыми в пленку кусочками дерева со следами свежей влажной глины, лежал кусок проволоки с двумя примитивными рукоятками на концах.
— Что случилось? — спросила Зайлер у него из-за спины. — Ты нашел что-то интересное?
