Она шагнула вперед.
– Постой, – окликнул ее Губатый. – В каюте, в гальюне, аптечка на стенке. Там есть «аэрон». Дай ему таблетку. Пусть ложится. Потом свари мне кофе.
– Пожалуйста…
– Что?
– Ты не сказал мне «пожалуйста». Свари мне кофе, пожалуйста, Лена. Или – Лена, свари мне кофе, пожалуйста. На твой выбор. Но «пожалуйста» – обязательно.
– Ты решила меня проверить?
Она покачала головой.
– Нет. Что проверять? Мне и так все понятно. Если я тебя о чем-то попрошу, я тоже скажу «пожалуйста».
– Правила игры?
– Да, правила игры.
– Идет. Изотова, забери с палубы своего больного мужа, уложи его спать и, пожалуйста, свари для меня кофе!
– Договорились.
В каюту Ельцов шел сам, но опираясь на Ленкино плечо и шумно втягивая воздух через стиснутые зубы. На Губатого он поглядел жалобно, как искалеченная собака.
– Морская болезнь, – пояснил он. – С детства.
– Ну, если бы ты сказал, что что-то не то съел – я бы не поверил, – сказал Пименов. Ложись, ради Бога, нам еще до места плыть и плыть…
– Я потерплю, – пообещал Олег, спускаясь по узкому трапу в каюту.
– Куда ты денешься… – ответил Губатый.
Через пять минут Ленка взлетела по трапу, как птичка. Она даже переодеться успела – теперь на ней были легкие шорты, скорее похожие на велосипедные трусы и короткая облегающая майка. Вокруг бедер она повязала легкий, как газ, платок – парео.
Она принялась готовить кофе, напевая себе под нос, звякая посудой за спиной у Пименова. На «Тайне» камбуза не было. Рубка служила и кают-компанией, и камбузом – благо места хватало и для стола, за которым можно было поесть вчетвером, и для маленькой газовой плитки на две конфорки. Был тут и холодильник – правда, совсем небольшой, и рундук для продуктов, переложенных сухим льдом.
Пименов подумал, что мужик никогда бы сам не разобрался, обязательно спросил бы – где и что лежит. А Изотова справилась сама и, став рядом с ним у штурвала, молча сунула ему в руки кружку с кофе. И стояла она грамотно – цепко, чуть расставив крепкие, гладкие ноги, повторяя телом рисунок качки: вправо – влево, вправо – влево.
Он оглянулся. Мыс Дооб остался сзади, по левую руку, окончательно скрыв рассыпавшуюся по склонам Кабардинку
[7].
В Цемесскую бухту с рейда заходил громадный танкер. Впереди него, связанные с гигантом канатами-паутинками, суетились два буксира.
Танкер гудел.
– Красиво, – сказала Изотова. – Боже мой, как здесь красиво. Я уже и забыла, как это здорово – дышать открытым морем. Ты счастливый человек, Леша.
Губатый усмехнулся в усы.
– Тебе-то что мешает? И, знаешь, здесь бывают не только солнечные дни. Все кажется другим, когда дует норд-ост.
Она щелкнула зажигалкой.
– Я устала от Питера. Я устала от работы. Я устала от безденежья. Я устала оттого, что ничего не меняется. Я устала от…
Она замолчала, но Пименову показалось, что он знает, что она хотела сказать.
– Хочешь перемен?
– Да.
– Я не хочу тебя огорчать, но эта затея на 99 и 9…
– Брось, Пима. Если есть хоть один шанс из ста – это уже офигительно! Если не попытаться его использовать, то никогда не узнаешь – был ли он, или тебе просто показалось.
Губатый ничего не ответил. Определенный смысл в ее словах был. Иногда, все-таки, стоит потратиться на лотерейный билет.
– Держаться надо – если есть за что держаться. А мне там держаться не за что… За свою «хрущобу»? За зарплату провизора? Ты, Леха, когда-нибудь себе колготки штопал?
– Я колготки не ношу, – резонно заметил Пименов.
Он отхлебнул из чашки.
Ну, вот, что называется – почти счастье. Открытое море, бегущее (тут легкое преувеличение!) по волнам судно, красивая женщина в вызывающем наряде, стоящая рядом. И жалующаяся на не сложившуюся жизнь.
Банально, но кофе она варит хороший.
– Иди ты в жопу, со своими шуточками! – прошипела Изотова со злостью. – Моду себе взял, подъе…ть! Блядей на Набережной подъе…й! Петросян хренов!
– А что, – осведомился Губатый, – я должен был разрыдаться? Не вижу причины. У каждого свои сложности. У тебя была своя дорога, у меня – своя. Или ты думаешь, что у меня после смерти отца все было – зашибись? Падать с высоты – ох, как больно, подружка. Бывшие друзья руки не подают. Те, кто пил да жрал за твой счет, в спину смеются. Тоже, знаешь ли, привыкнуть надо! Ты сюда приехала по надобности? Судьбу ломать? Так ломай, на здоровье! Не жалься. Молодая, здоровая, красивая, столичная! На одноклассниц сходи, посмотри. Я некоторых и не узнал, когда встретился. Старухи! Колготки она штопает…
– Ах, какие мы сильные! Какие мы крутые! Как мы собой гордимся! Лоханку эту на папины деньги купил? Да? Не на свои?
– У меня других не было. Но, поверь, за эти десять лет я ее отработал. Сторицей!
Они помолчали.
– Ладно, – сказала Ленка чуть погодя уже спокойным голосом. – Проехали, господин капитан. Извини, сорвалась. И за лоханку – извини. Хорошо? Ты мне лучше экскурсию проведи!
Пименов кивнул.
– Вот это что? – поинтересовалась Изотова, показывая пальцем. – Никогда не видела! Вот эти два телевизора?
– Это не телевизоры. То, что справа – эхолот. На нем виден рельеф дна, глубины и даже что под нами – камень или песок.
– И мы сможем так найти «Ноту»?
– Не думаю. Это не телекамера. Но найти место, где она предположительно лежит, будет чуть проще.
– А это?
– А это наша карта. GPS
[8]. Слышала?
– Не-а. Вот это мы? – догадалась она и ткнула пальцем в экран, в черную точку, за которой тянулся линией длинный хвост.
– Да. А это наш путь из порта. А вот сюда – мы идем. Нас видят спутники.
– Ух, ты! А крупнее – можешь?
Пименов нажал на кнопку.
