Единственный выход был в скорости: чем быстрее им удастся покинуть виток, тем лучше. Но ветер, как назло, усилился и тормозил их движения.
Таррэн пригнулся, упрямо ломясь сквозь бурю, которая все стремительнее набирала обороты, и с беспокойством подумал о маленькой Гончей, что ухватилась сейчас за его пояс и едва сдерживала дробный стук собственных зубов.
Как она? Справится? Дойдет?
Внезапно в спину что-то с силой ткнулось, и эльфа даже через рубаху обожгло прикосновением.
— Н-не подумай плохого, ушастый, — клацая зубами, предупредила поскользнувшаяся Белка, неохотно отстраняясь. — Я н-не специально. Это в-вынужденная мера. Чтобы ты не околел от холода, ясно?
Таррэн покосился на ее побледневшее лицо, приметил отчетливую дрожь, которую она уже не могла скрыть, и с тревогой поджал губы. А затем неожиданно решил, что Белка, как ни хорохорилась, все же немало отличается от коренных обитателей Серых пределов. Хотя бы потому, что местное зверье весьма равнодушно относилось к холоду, ужасно не любило огонь и старательно избегало приближаться к нему даже на сотню шагов. А Белка, напротив, оказалась не готова к морозам.
Вон как трясется, хоть и пытается выглядеть невозмутимой. Губы посинели, а доспех, способный уберечь от жара саламандры, стал жестким и неподатливым. Будто сковал ее нерушимой броней, заключил в ледяные объятия, покрылся белоснежной коркой и начал определенно ее тяготить.
Белка неожиданно покачнулась и с неимоверным усилием сделала новый шаг, цепляясь онемевшими пальцами за эльфа как за поводыря. Неуверенно шагнула раз, другой, третий. Но все медленнее и неохотнее, будто передвигалась на несмазанных шарнирах. В какой-то момент она странно дрогнула и почти застыла, словно окончательно влипла в гигантскую паутину. А через пару шагов остановилась полностью, прекрасно понимая, что больше не сдвинется.
От этой мысли в ее глазах метнулся настоящий ужас, лицо напряглось, но тело даже не дрогнуло. Только натужно хрустнул обледенелый доспех, негромко скрипнули примороженные чешуйки, и все. Могучая Гончая окончательно примерзла, провожая тоскливым взглядом медленно удаляющийся силуэт эльфа.
«Иди, — подумала она, пошатнувшись от очередного порыва ветра. — Ты важнее. Ты должен».
Доспех издал пронзительный скрежещущий звук и, словно в отместку, сдавил грудь ледяными тисками.
Таррэн обернулся на шум, вовремя углядел беспомощную Гончую и, прыгнув обратно, едва успел схватить ее на руки. Мышцы протестующе заныли, потому что никак не собирались тащить обледенелую статую, но все-таки справились. Он успел ее поймать, а затем до боли сжал челюсти и пошел дальше, один, прижав неподвижную Белку к груди и старательно отогревая ее своим дыханием.
— Дурак, — неслышно прошептала она, едва губы смогли шевелиться. — Ты важнее… брось!
Он упрямо мотнул головой.
— Нет.
— Таррэн, пожалуйста!
— Нет! — свирепо выдохнул эльф.
Теперь, когда его руки оказались заняты, он больше не мог уберечь лицо от неистовствующей стихии. Бешеный ветер с воем стегал его кожу, безжалостно выворачивал веки, холодной змеей пробирался под ворот, толстой коркой льда покрыл волосы, щеки, нещадно морозил нутро. Метель внезапно закрутилась так плотно, что перед шатающимся эльфом встала сплошная стена: снизу — слипшаяся, отвратительно плотная масса до самых бедер, сверху — колючая вьюга. Каждый шаг теперь давался с огромным трудом. Руки как обняли неровно дышащую Гончую, так и примерзли, не способные ни защитить ее больше, ни отпустить. Сердце и вовсе превратилось в кровавую сосульку, но слезящиеся глаза ни на миг не отрывались от искаженного лица Гончей, которая продолжала беззвучно что-то шептать.
— Пусти… пусти… брось сейчас же, придурок!..
Таррэн лишь рычал сквозь плотно сомкнутые губы.
Он не смог бы ее выронить, даже если бы захотел: пальцы просто не гнулись. Зря она просила, умоляла. Но даже если бы руки могли шевелиться, он бы сделал лишь одно движение — перехватил ее поудобнее, чтобы не потерять по дороге, и прижал к себе так крепко, как только позволила совесть. Он не мог ее оставить, потому что это значило бы оставить свою душу. А потому упорно тащил на себе, боясь только одного: что ледяной плен скует ее слишком сильно и в один прекрасный момент уже не позволит сделать вдох.
Весь окружающий мир сузился для него до крохотного островка длиной в один неимоверно долгий шаг. Спереди, казалось, намело целые горы снега, громоздящиеся одна над другой так плотно, словно готовились погрести под собой дерзкого нелюдя с головой. И с каждой минутой они становились все выше, круче и неприступнее. Только в паре шагов за спиной еще виднелась проторенная им дорожка, но и она стремительно исчезала за густыми белыми облаками.
Отчаявшись разглядеть хоть что-то, Таррэн в конце концов прижался лбом к холодной щеке Белки, закрыл глаза и лишь пытался уловить ее дыхание, которое опять стало ненормально редким. Прочная чешуя сжималась вокруг нее подобно смертельной удавке, и очень скоро должна была прекратить мучения.
По щеке Белки скользнула крохотная слезинка, но мигом застыла блестящей драгоценностью, заставив эльфа несильно вздрогнуть и поднять голову: Гончая прекрасно понимала, что происходит.
«Уходи! — молча кричали ее глаза. — Ты еще можешь! Не трать силы!»
«Нет, — подумал он, остро жалея, что не может даже пошевелить губами. — Ни за что».
«Болван!»
«Ну и пусть».
«Таррэн!..» — Белка едва не взвыла, но смогла лишь судорожно вдохнуть и с каким-то злым удовлетворением констатировать, что ее время все-таки закончилось. Не слишком-то его оказалось много, не слишком оно было хорошим. Зато теперь ей больше не придется мучиться ни с узами, ни с проклятием своим, ни с дурным нелюдем, который так мало ценит столь редкую в наши дни изиаровскую шкуру. К тому же Крикун, сам того не зная, оказал остроухому услугу, потому что упрямому идиоту все равно придется ее бросить: тащить труп, шагая по грудь в обледенелом сугробе, мог только безумец. Но тут уже нечего жалеть и не на что надеяться. Придется ему смириться и дальше идти одному.
«Я больше… не могу… дышать… брось!»
Она на мгновение замерла, во второй раз за последние сутки ощущая дыхание Ледяной богини, сделала еще один долгий выдох и наконец застыла, невидяще уставившись перед собой. Какое-то время ее сердце еще трепетало, отчаянно не желая сдаваться, но потом веки плавно опустились, зрачки резко сузились, а затем начали медленно расширяться. Перед глазами у Белки все поплыло, сознание помутилось, куда-то исчез страшный холод. Пришло мягкое, живое, долгожданное тепло. Блаженное тепло, которого она почти не знала.
Таррэн, почуяв неладное, тоже остановился и с тревогой всмотрелся в припорошенное снегом лицо, затем приложил ухо к груди, к губам. И внутренне похолодел: Гончая действительно не дышала.
— Белка? — хрипло прошептал он. — Белка! Очнись! Ты меня слышишь?! Белка!!!
