Злые насмешки и громкий рокот толпы сделали свое дело. Нина разозлилась. А когда девочку одолевал гнев, Монстры были тут как тут, охватываемые безудержным желанием вновь поживиться кровавой добычей.
«Он плохой, Нина!»
«Сделай ему больно!»
«Мерзкий ублюдок! Он заслуживает смерти!»
«Посмотри, они все смеются из-за него! Сделай ему больно!»
Ее не пришлось долго уговаривать. Нина с удовольствием воспользовалась силой.
Мальчик внезапно замолк, его спина резко выгнулась, словно натянутая струна. Его взгляд неотрывно смотрел в бездонную серость повелевающих глаз. Не мешкая, он опустился на колени, подобрал осколок стекла и проглотил его. За первым осколком последовал второй, третий, четвертый. Мальчик и не думал останавливаться, даже когда изо рта захлестала кровь.
Кто-то завизжал. Его подхватил другой, потом третий, и, вот, смех в столовой уже сменился на сумасшедший крик ужаса. Дети забегали в панике, пытаясь найти взрослых, чтоб хоть кто-нибудь заставил мальчика остановиться. Осколки разрезали глотку, он кашлял, вытаскивал застрявший осколок из горла и снова глотал, захлебываясь своей же кровью.
На вопли выбежали врачи, и, увидев картину, оцепенели. Мальчик проглотил еще один осколок и упал. Сквозь полузакрытые веки его глаза неотрывно смотрели на возвышающуюся над ним, подобно ангелу смерти, Нину.
Беднягу немедленно увезли в операционную, где хирурги извлекли из него восемнадцать осколков. Они едва сумели зашить пищевод – настолько много было разрезов от стекла. Узнавшие о происшествии родители мальчика впали в ярость и немедленно забрали сына в другую больницу, где у него еще несколько раз открывалось внутреннее кровотечение.
Доктора лечебницы были шокированы ситуацией, ведь больной, до того не проявлявший суицидальных наклонностей, пытался покончить жизнь самоубийством. Да еще таким мазохистским способом! Присутствовавшая возле мальчика Нина бесспорно вызывала подозрения, но никто не мог определить, в чем же она виновата. Возможно, она что-то сказала ему, что спровоцировало мальчика на такой поступок. Но что можно сказать человеку, чтобы он начал сам поднимать с пола осколки, сам запихивать себе в рот и глотать?
Человека пугает то, что он не может объяснить, а потому после невероятного происшествия вокруг Нины начали созревать всякие нелепые домыслы. Особенно хороши в этом были верующие в потусторонние силы зла. Уж слишком много несчастных случаев выпало на долю девятилетней девочки. Разве это не должно быть странным?
И теперь некоторых докторов – ученых людей – стал охватывать неосознанный страх перед девочкой, и они разделились на два лагеря: тех, кто не видел ничего необычного в ореоле смертей вокруг бедняги, и тех, кто каким-то маленьким участком мозга все еще верил в существование нечто сверхъестественного. Бесы, демоны, дьявол стали темами номер один среди санитарок, уборщиков, дворников. Доктора же, вследствие своей научной работы, не имели право допускать в своих выражениях слова, связанные с глупыми байками. Ситуация сложилась довольно-таки курьезная.
Те доктора, которые еще не верили, но имели предрасположенность верить в потустороннее, стали рассказывать о том, что рядом с Ниной, действительно, чувствуешь себя каким-то беззащитным. Она заставляла их чувствовать себя ужасно не комфортно рядом с собой и иногда даже мурашки пробегали по спине.
– У меня волосы дыбом становятся, когда она смотрит на меня! – говорил УЗИст.
– Я клянусь, если ты приблизишься к ней, то почувствуешь ее холодную ауру, будто смерть окутала ее! – рассказывал медсестра второго блока.
– Страх перед девятилетней девочкой? Я вас умоляю! Какой бред! – возразил один из психиатров.
– Несерьезно давать волю страхам и тем более распространять какие-то нелепые байки в лечебнице! Будьте профессионалами, коллеги! – отвечали рационалисты.
Ни с кем из них не был согласен только один разумный человек – Ян Калев. А Нина нутром чуяла, насколько усилилось к ней внимание Калева после трагичного происшествия. Светловолосый доктор буквально стал преследовать ее. Она замечала его практически везде. Во время прогулок он наблюдал за ней из окна кабинета. В столовой он питался всегда в то время, когда приходила ее группа. И он каждый день наведывался на ее этаж, чтобы поинтересоваться у санитарок ее состоянием.
Но эта слежка не пугала Нину и даже немного забавляла. Она частенько залазила к нему в голову и с любопытством копалась во всем ворохе мыслей, что он там держал. Ей было очень приятно видеть, что он не поддался мнению толпы и пробирался в ином направлении. В правильном, она бы сказала. Книги про психокинез, экстрасенсорику и суггестию возникали образами в голове Яна. Калев и не подозревал, что с каждой вычитанной из этих книг главой учился не только он, но и Нина. Оказывается, люди давно пытаются по-научному объяснить способности, которыми она обладает.
***
«Они меня боятся. Потому и нет друзей», – заключила Нина, безмолвно разговаривая с Йокином.
Ей уже давно стало на это наплевать. Все равно, что о ней думают, все равно, что ее боятся, все равно, что не любят. Они думают, что она одинока, но это не так. Она никогда не была одна. С ней всегда были ее уродливые союзники. И Они обещают хранить ей верность до конца жизни.
Йокин нарочито громко перевернул страницу блокнота, чтобы снова вернуть пациентку в реальность.
– Тебе, наверное, не раз задавали эти вопросы, – говорил Йокин, просматривая записи в медицинской карте. Он насчитал семнадцать докторских имен. Ни у кого больше он не видел такого количества лечащих врачей. Каждый год они менялись не менее двух раз, что не есть хорошо, ведь лечащий врач здесь должен стать самым близким другом. Он знает о тебе все: физические особенности организма, диагнозы, восприятие лекарств, побочные эффекты. Как же надеяться на успешное лечение, если семнадцать врачей, каждый со своими идеями и «тараканами», по-своему рассматривал болезнь девушки и по-своему лечил? Что же они сделали с ней за эти годы? Но главное, почему Калев продолжает эту мучительную традицию?
Как, наверное, глуп Зорий сейчас в ее глазах? Ведь он идет точно по учебнику, по которому шли все предшественники. Потому она и молчит. Потому его попытки обречены на провал так же, как и тех врачей, кто был до него. Нина уже, наверняка, наизусть знает все, что он скажет. Потому он и не может достучаться до нее.
– Нина, ты уже второй год в блоке для буй…– доктор осекся, – в блоке для тяжело больных. Это местный рекорд.
Девушка продолжала смотреть в окно.
– Мне кажется, что ты и не хочешь уходить отсюда. Не так ли?
Нина слегка дернула глазом. Этого было достаточно для Йокина, чтобы понять свою правоту.
– Скорее всего, тебя привлекает здесь… – Йокин изобразил задумчивость, хотя уже знал, что скажет, – отдельная палата.
Нина медленно перевела взгляд на доктора. Йокин ликовал.
