– Значит, надо придумать, как заставить санитаров кольнуть ему этот травик…транвкли….тралик… укол, – Тори не справилась с очередным словом.
«Санитары любят использовать их в качестве личной мести» – сказал шепот.
Тори не успела и слова молвить, как Нина уже вышла из кустов и мужественно прошагала к беседке. Тори продолжала наблюдать. Вот Нина подошла к рыжему, он как раз сбросил звонок. Нина перегнулась через стальные прутья беседки и заглянула рыжему в лицо. Тори точно не видела, о чем они говорили, зрение постепенно ухудшалось. Нина не пробыла возле паренька и минуты, как направилась обратно к кустам.
– Сейчас увидишь! – сказала Нина в предвкушении.
Рыжий мальчуган еще несколько минут продолжал сидеть под зеленой крышей беседки. Потом он оглянулся по сторонам, словно искал кого-то. Вид его был абсолютно спокойным, будто в голове и не прорастала мысль, засаженная незнакомкой снаружи. Мальчик уставился на крыльцо корпуса, где отыскал желанный объект, к которому отправился немедленно. Движения мальчугана были естественными, непринужденными, обычными. Он не был чем-то смущен или напуган, на лице читалось бесконечное спокойствие. Он подошел вплотную к санитару на крыльце. Это был высокий афроамериканец с проступающими сквозь футболку рельефными бицепсами. Он окинул паренька доброжелательным взглядом, улыбнулся. Рыжий ответил не менее доброй улыбкой, а потом, не спеша, залез руками в брюки, достал член и стал мочиться на ноги санитара все с тем же непринужденным видом.
Тори охнула. Нина ликовала. Санитар злобно смотрел на рыжего, а тот и не планировал останавливаться. Санитар с железными нервами, выкованными в сумасшедшей кузнице, подождал, пока малец закончит. Рыжий с улыбкой запрятал причиндал. Санитар снова улыбнулся будущей жертве, но на этот раз улыбка не была доброй, в ней проснулся знакомый для Нины садизм.
– Ой-ой-ой-ой-ой! – лепетала Тори. – Что же он с ним сделает теперь?!
«Все, что пожелает» – шепот смаковал слова. Нина прекрасно видела дальнейшую судьбу рыжего.
Начало мести было заложено.
***
Клим наблюдал, как санитары грубо одели Оскара в смирительную рубашку и обессиленного от успокоительных вели под руки вдоль коридора. Ему светил недельный карцер за нападение на аптечный пункт. Причем Клим даже не успел понять, что нашло на Оскара. Еще за завтраком они беседовали о том, как скоро отправятся домой из этого жуткого места, и ничто не выдавало в Оскаре намерений напасть на аптечный пункт лечебницы да еще на глазах медработников! Что с ним произошло? Он ведь никогда не страдал приступами агрессии, не впадал в беспамятство, а причина, по которой ненавистные предки засунули его сюда – затянувшаяся депрессия. Конечно, возможно, что это был побочный эффект от принятия лекарств. Или что еще хуже – от смеси лекарств с амфетамином. Они с Микаэллой закидывались чаще остальных. А может, Оскар был действительно очень болен и болезнь, наконец, показала себя. Кто ж его знает?
По коже побежали мурашки. Клим одернулся, словно его пробрал внезапный холод, а волоски на затылке самовольно поднялись. Опять это чувство. Словно кто-то следит за ним со спины. Клим обернулся. Никого. Кажется, он начал по-настоящему сходить с ума в этом проклятом месте.
Клим побрел вдоль коридора подальше от криков и стонов друга, зажатого между широкими плечами санитаров. И все же странное поведение Оскара не выходило у него из головы. Как и другие странности, творившиеся с его друзьями в последнее время.
Зачинателем был Чеслав. Клим всегда видел в этом рыжем лишь полоумного неуравновешенного придурка. Иначе человека, писающего на санитара, назвать нельзя. Что на него нашло? Его должны были выписать через неделю! Какого черта он нассал на санитара? Разумеется, его поместили в карцер, где обоссанный санитар мстил Чеславу с наслаждением и особым усердием. Только сегодня полуживого Чеслава, наконец, вывели в палату, где он до сих пор лежит без сознания. По словам медсестры якобы «глубокий сон – хороший показатель». Да о чем вы говорите? Мы все знаем, что вы творите в карцерах, когда никто за вами не наблюдает! Бедняга Чеслав. Поскорее бы он пришел в себя и рассказал, что же нашло на него неделю назад.
А уже через два дня после безумной выходки Чеслава, санитары пришли за Микаэллой. Из затянувшихся тревог, плаксивости, бессонницы врачи спасали девушку бесполезными, как ей казалось, беседами и лекарствами. Сама же Микаэлла предпочитала своих «старых друзей», как она называла амфетамин. Белые таблетки в шуршащем пакетике, что она всегда носила с собой, казалось, помогали лучше врачей. Этим белым друзьям ничего не надо объяснять, они слушают и понимают без слов, а главное – уводят подальше от этого равнодушного никчемного мира. Единственная проблема – частые анализы мочи – перестала быть проблемой почти тотчас же, как Микаэлла поступила в лечебницу. Девушка уже знала, что делать. Соседки по палате не скупились на урину за определенную цену, и, выросшую в богемных кварталах Микаэллу, это вполне устраивало. И вдруг, новость! В моче Микаэллы обнаружили наркотики. Как же она могла так промахнуться? За три месяца пребывания здесь система уже была налажена: Микаэлла брала баночку для анализа, шла в туалет, где в кабинке ждал «продавец» и получала баночку с чистой мочой за пару сотен. Что же произошло? Конечно, план не идеален и, возможно, «продавец» сама подсела на наркоту и ненароком подставила девушку.
Микаэлла по каким-то причинам отказывалась говорить о том дне. Она не понимала, что произошло в тот день, каким образом случилась промашка. Мысли о том дне заводили ее в тупик. Как бы то ни было, результата ждать долго не пришлось. Микаэллу заперли в одиночной палате, где она уже четыре дня мучается ломкой. Более того, ей запретили любые визиты, будь-то родители или дальние родственники, о друзьях и знакомых говорить и не приходится. Но самое ужасное, что теперь ей грозили еще три месяца нахождения в этом мрачном месте, поскольку таково было условие отца – одна единственная промашка и срок пребывания продляется. Каково сейчас Микаэлле? И на собственный вопрос воображение рисовало гнетущие картинки. Микаэлла лежит на смятой кровати, насквозь пропитанной потом, ее тело содрогается в конвульсиях, пытаясь освободиться от химической отравы. Жара, озноб, нескончаемая мигрень, тошнота, диарея, но самое ужасное – кошмары наяву, где отец стоит над ней и, брызжа слюной, выносит приговор: «Ты останешься здесь навечно!». Отчаяние и боль выливаются в злобу, Микаэлла кричит, но ее крик никого не интересует, никто не бежит к ней на помощь. Она одна… злоба выливается в суицидальные мысли.
Размышления о Микаэлле не покидали Клима и за обедом, который он теперь проводил в одиночестве. И не потому что с Микаэллой они были лучшими друзьями. Они познакомились месяц назад, когда Клим поступил сюда, происхождение и социальный статус объединили их. И хотя ему относительно плевать на Микаэллу, вместе выживать было веселее. Но обед в одиночестве обусловлен не только промахом Микаэллы. Где же остальные? И здесь гнетущие мысли снова накрыли Клима. Странности продолжались…
Уже через пару дней после Микаэллы настала очередь Беллы. Клим испытывал к ней неоднозначные чувства. Ее стервозность, грубые насмешки, выдержанный эгоизм, но главное – садомазохистские замашки во время секса, заставляли Клима признать, что ему нравится эта вредная блондинка. Единственное, что раздражало в ней – это частые истерики по поводу своей внешности. Диагноз нервной анорексии напоминал о себе постоянно. Белла могла по десять раз на дню спросить нравится ли Климу ее тело, на что непременно нужно было отвечать «ДА», иначе очередная истерика могла довести ее до неуправляемого гнева. Уколы инсулина неизменно вели к набору веса, к чему Белла была категорична, и после каждого приема пищи она начинала прыгать в скакалку, потому что ей казалось, что так она контролирует свой вес. Излишняя суета и нервозность Беллы раздражали Клима, но ему оставалось дотерпеть в этом месте еще пару недель, это успокаивало парня.
