Эрик слегка ослабил хватку, но продолжал держать Нину за шею.
– Нина! Я не сожалею о том, что убил этих подонков сегодня ночью. Мне наплевать, что я лишил их жен и детей любимых мужей и отцов! Они все заслужили своей участи, потому что прекрасно понимали, каковы ставки в этой игре. А ставки испокон веков одинаковы, черт возьми! Хочешь получить кусок – дерись из последних сил, кусай и рви врагов на части ради себя, ради своей свободы, ради своих жен и детей! И именно я и моя жизнь, наполненная любимыми людьми, заставили меня совершить то, что я должен был! Я сделал это не ради того, чтобы убить кого-либо! Я сделал это, ради того, чтобы сохранить жизнь себе и моим родным и близким! Нина! Услышь меня! Да, ты навела на Пастаргаев! Но ты приняла решение, не кому умереть, а кому жить! Это большая разница! Точно также ты когда-то ты решила спасти Марка и Абеля. Ты решила сохранить жизнь мне, потому что веришь, что я этого достоин больше, чем Пастаргаи! Потому что видишь во мне избранного! Потому что веришь, что я спасу тебя, и я обещаю, Нина! Я клянусь собственной жизнью, которая стоит не только сегодняшних шестидесяти трех душ, а тысячи и тысячи душ, что мне пришлось загубить за четыре десятка лет! Я клянусь, что спасу тебя! Я клянусь, что буду защищать тебя! Вот – сколько ты стоишь, Нина!
Монстры не перебили ни разу, и с каждым словом, с каждым ударением и настойчивым возгласом глаза Нины наполнялись слезами, пока, наконец, они не заструились обильными ручьями по раскрасневшимся от легкого удушья щекам.
Эрик говорил с таким напором, словно сам пытался поверить в собственные слова, и это ему удалось. Почему-то пытаясь убедить Нину поверить в ложь, она вдруг перестала быть ложью, и он сам поверил в то, что его слова и впрямь имеют смысл. Сильное желание вытащить Нину из неизведанных глубин, заставило его пересмотреть собственные убеждения и страхи, которые еще десять минут назад заставляли его чувствовать себя ничтожным дерьмом.
– Эрик? – прошептала Нина.
Она открыла глаза, точно пробудилась от долгого сна.
– Что ты делаешь? – вяло спросила она.
Эрик почувствовал, как Нину охватывает слабость.
– Я так устала, – прошептала она и стала заваливаться.
Эрик легко подхватил ее на руки, прижав ее голову к своему крепкому плечу.
– Пойдем спать, Нина. Завтра станет лучше, – приговаривал он любимое обещание
Эрик понес Нину обратно в спальню, дав себе клятву, утром первым делом сжечь эти непрожитые жизни Пастаргаев, как они сожжены в реальности.
***
Температура в доме едва ли выше, чем на улице. В этом заброшенном фермерском доме не было ни одного целого окна, и это посреди зимы! Неужели Арн не мог выбрать укромное место потеплее? Почему эти северяне, вообще, так любят холод? У них что, кожа тюленья?
Карим завернулся уже в две куртки, а зуб на зуб все равно не попадал. За прошедшие две недели они забили досками двенадцать окон и огромных дыр в стенах, просто из нечего делать. Но два дня назад ударили морозы, и оказалось, что их бесполезное занятие принесло пользу. Хотя этот большой двухэтажный дом с полувековой историей проще было сжечь и возвести на его месте новый. За две недели бы впятером управились. Но это были лишь пустые фантазии Карима. На деле же он продолжал вымещать злобу на скрипучих полах, гудящих от ветра трубах и рассыпающихся от влаги и старости стенах.
Карима бесило все. Ноющая боль в плече пульсировала каждый день новым ритмом, видимо, нервные окончания реагировали на перепады температуры и давления. Ампулы с обезболивающим давно закончились, да и таблетки уже были на исходе, и Карим с ужасом представлял, какие боли его ждут, когда закончится кетанол. Потому что в этой дыре они не могли позволить себе вылазки к ближайшим магазинам, дабы избежать всяких рисков быть обнаруженными. Это захолустье стало последним островком надежды на спасение. Потому питаться им приходилось лишь здешними запасами воды и чипсами с хлебом. После двух недель такой изнуряющей диеты, Карим готов был убить ради чашки горячего чая.
Уже две недели они торчали в этом богом забытом месте посреди бескрайних фермерских полей в ветхой двухэтажной рухляди, которая еще застала вторую мировую войну! И почему ее не сожгли тогда? Хотя даже это не спасло бы. Арн всегда тяготел к затхлым древним зловонным местам, словно был вампиром, боящимся солнца. Он бы нашел дом аналогичный этому или какую-нибудь пещеру. Эти Северяне в буквальном смысле отморозки.
Их осталось всего пять. Двое сподручных ребят Карима и Арн с Руни – все, кто уцелел в Нордберге той ночью. Их застали врасплох, даже караул не успел пискнуть – их убрали так незаметно и так быстро, словно Эрик наблюдал за ними несколько дней, изучая позиции бойцов. Руни утверждает, что это невозможно, так как на подъезде к комплексу они чуть ли не каждый метр дороги оснастили камерами слежения, ни один разведчик бы не прошел мимо них незамеченными. Что бы он там ни говорил, а целому отряду головорезов Эрика хватило тех десяти минут, чтобы незаметно снять караульных. А чертовы операторы за компьютерами слишком расслабились от хорошей жизни, потому что пропустили на мониторах целый конвой из десяти джипов.
Суматоха началась только в тот момент, когда уже нижние два этажа были зачищены вражескими бойцами. Взрыв гранаты замаскировать невозможно, а потому именно этот звук забил тревогу вместо уже мертвых на тот момент караульных.
Арн сказал, что как только они поняли, что бой им не выиграть, он схватил Руни с ноутбуком и винчестерами, и в сопровождении Акрома и Малика успел покинуть место бойни незамеченным, оставив людей подыхать под градом пуль. Что ж не утонул вместе с кораблем, чванливый хвастун? Ты же такой большой и грозный! Что вдруг испугался выйти на поле битвы?
Теперь эти двое – Арн и Руни – дни напролет сидели в своей комнатушке наверху и думали, как оправдаться перед боссом за столь оглушительный провал! Карим рад бы подливать им масла в огонь все это время, что они торчат в этом ледяном древнем царстве, да вот ноющее плечо не позволяло думать ни о чем, кроме себя. Еще одно эгоистичное чмо в их рядах!
Карим допил остатки пива и смял банку в руках, испытав секундное удовлетворение от хруста алюминия. Вот бы так же сжать глотку долбанного Дэсмонда! Карим силой отшвырнул банку о стену, будто надеялся, что она расшибет себе мозги и изойдется кровью и кишками на полу. Его раздражение достигало все большего градуса от бесконечной боли, бесконечного холода и бесконечного ожидания.
Босс не выходил на связь уже две недели. Он, разумеется, знает об их крахе, но почему-то до сих пор не дал о себе знать. Хоть бы позвонил и сказал, что убьет их всех медленной смертью, и то легче бы стало. Хотя бы стало известно, чего ждать. Но ни звонков, ни посыльных, ни вестей. Он словно испугался, что Эрик каким-то волшебным образом найдет и его, а потому запрятался поглубже в нору. Но Карим был уверен, что босса запугать не так то просто, а может, даже невозможно. А потому его молчание казалось странным, и Карим нутром чуял, что этот хладнокровный ублюдок готовит нечто оригинальное.
