Значит, редакторы синоптических Евангелий выполняли своего рода типологическую работу — искали в Ветхом Завете откровения, предсказывающие появление Нового. Они сопоставляли события, писали рассказы о чудесах Христа или о случаях из его жизни, заимствуя слова из Еврейской Библии, в первую очередь из Септуагинты — ее перевода на греческий язык. Именно размышления о жизни Иисуса побуждали их внимательно всматриваться в Священное Писание и исследовать многообразие его смыслов. То, что рассказ о воскрешении Илией сына вдовы из Сарепты послужил Луке образцом для рассказа о воскрешении сына вдовы из Наина, не делает менее реальным то, о чем хотел написать Лука. То, что отрывки из Книги Царств были использованы при написании рассказов о воскрешении дочери Иаира и об умножении хлебов, неудивительно: нужно было показать, что Иисус желал следовать по пути пророков Илии и Елисея
. Евангелисты не придумали смерть Иисуса посреди двух разбойников из-за пророчества, что со Страдающим Служителем поступят как с разбойником. Иоанн, который отметил, что римляне не стали ударами бруса ломать ноги распятому на кресте Иисусу, написал об этом не потому, что пасхальный ягненок должен быть умерщвлен без переламывания костей. Одно дело — считать, что ветхозаветные тексты своим словарным составом и образами повлияли на форму Евангелий, и другое дело — заявлять, будто Евангелия — это вымысел, приспособление еврейской литературы к условиям того времени, когда они были созданы. Евангелия не становятся менее историчными от этой окраски, к тому же и окраска не слишком яркая. Святые авторы часто ограничивались одними намеками и делали их лишь для того, чтобы указать на библейские корни драмы и библейский характер спасения во всей полноте их смысла.
Иоанн: история и символизм
Относительно Евангелия от Иоанна нам следует отказаться от теории, по которой порядок, в котором Иоанн расположил свои рассказы и речи, определяется только противоречием, существовавшим между общинами его учеников и синагогой в 90—100 гг. Этот евангелист был свидетелем, поэтому такое предположение бессмысленно! Лишь в сравнительно недавнее время исследователи обнаружили, как надежна Книга Иоанна с исторической точки зрения. Все, кто в последние десятилетия подробно изучал ее, были поражены контрастом между поздней датой выпуска в свет этого Евангелия и очень ранними данными, которые в нем присутствуют. Оно сохранило «кристаллизованные» или «окаменевшие» воспоминания о географических, религиозных и политических условиях палестинского мира, стертого с лица земли в 70 г. н. э. Это заметили Чарльз Гарольд Додд и Ксавье Леон-Дюфур, авторы важных комментариев к 4-му Евангелию, а между этими двумя были Джон Э. Хантер, Брюс Шейн, Рене Киффер, Шалом Бен-Хорин, Иньяс де Ла Пютри, Жаклин Жено-Бисмут и многие другие. Выпущенное в свет очень поздно, оно выглядит написанным очень рано, сразу после синоптических Евангелий.
У Иоанна был особый подход к истории. Он наделяет события символическим смыслом и большим богословским содержанием, которые открываются лишь в результате размышления. Истина — не то, что видно при первом взгляде, и по этой причине происходит много недоразумений и случаев, когда что-то получается наоборот. Нужно судить не по внешности, а согласно «верному суждению», искать скрытое значение фактов. Вот в чем заключается ирония Иоанна.
Исторический план повествования часто оказывается заслонен его богословским планом, который можно увидеть лишь при свете Воскресения. Иоанн, как опытный органист, играет на нескольких клавиатурах — на конкретных воспоминаниях свидетеля и на тайнах, которые сверхъестественным образом созерцает верующий. Он не ставит себе целью рассказать все, что знает об Иисусе, лишь для удовлетворения любопытства своих читателей. Его умело построенные рассказы имеют второй, глубинный, богословский смысл. Реальный человек выводится на сцену как воплощение целой группы или для выражения какой-то идеи, то есть становится архетипом.
Историку не следует жаловаться на этот взгляд под двумя углами зрения одновременно, поскольку, чтобы эта литературная «система» действовала, события, о которых рассказывает автор, обязательно должны быть подлинными. Значит, видимая, ощутимая, материальная основа очень важна. В повествовании нет ни одной вымышленной, аллегорической или мифической сцены. 4-е Евангелие все целиком — богословское учение о Воплощении. Иоанн не подтасовывает факты. Он не романист и не сочиняет вымышленные сцены. Он пересказывает то, что видел, или то, что ему сообщили те, кто убедил его писать. Истина раскрывается во всей жизни Иисуса — и в больших делах, и в мелких подробностях. И те и другие — «знамения». Конечная цель — добиться, чтобы читатель стал задавать себе вопросы и поверил. Иоанн — пристрастный, но честный свидетель. Как и авторы синоптических Евангелий, он не выдумывает событие, которое совпало бы с Еврейской Библией. Он воспитан на Священном Писании и использует Еврейскую Библию при составлении своих текстов потому, что и для него тоже прошлое и вера народа Израиля поясняют — нет, более того, освещают своим светом — настоящее.
Досадно лишь, что Иоанн, очень высоко ценивший драматические символы, имел склонность до предела упрощать свои описания. Вот, например, рассказ о свадьбе в Кане. Неизвестно, кто именно женится и какова степень родства между молодоженами и семьей Иисуса. Рассказ очищен от всех подробностей, сокращен до такой простейшей формы, что его почти невозможно использовать. Важен только богословский урок, который из него следует. Речь идет не о том, чтобы рассказать о событии, а о том, чтобы через него постичь истину во всей ее онтологической глубине
. Но этот рассказ — не миф. Те, кто считают, что рассказ про случай в Кане — еврейский мидраш, то есть поучительная вымышленная история, ошибаются, потому что не понимают, как устроено это Евангелие, в котором всегда есть два плана, обособленные один от другого, — материальная действительность и символика. Учитывая такое строение, нужно иногда не доверять подходу Иоанна к истории. Раймонд Э. Браун говорил, что интерпретация Страстей у Иоанна «впечатляет тем, как он смягчает страдания казнимого во имя христологии славы».
В отличие от Евангелия Иоанна, которое было предназначено для элитарного читателя-интеллектуала, способного полностью понять этот текст, синоптические Евангелия были написаны, чтобы их слушали на собраниях общин. Отсюда в них литургическая точка зрения, при которой высшая истина иногда заслоняет собой материальные факты. Провозглашаемая пастырями керигма становится важней исторической точности. Например, очевидно, что для упрощения рассказа эти евангелисты вольно обращались с хронологией. У Матфея, Марка и Луки служение Иисуса продолжается всего один год и описано схематически: после слов о нем Иоанна Крестителя, его Предтечи, и крещения Иисуса следует служение в Галилее с несколькими перерывами на время переходов Иисуса по языческим землям. Все это завершается приходом Иисуса в Иерусалим и Страстями. В эту чисто литературную рамку евангелисты встроили, согласно темам или согласно их природе, маленькие вставные рассказы (перикопы), копируя по необходимости уже искусственную структуру арамейского Евангелия Матфея. Они добивались логического, а не исторического порядка. У Иоанна общественная жизнь Иисуса продолжается чуть больше трех лет.
