Увидев Нафанаила, Иисус восклицает: «Вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства!» (Ин., 1: 47) — другими словами, истинный иудей, верный и честный, безо лжи и обмана. Это удивляет Нафанаила. Откуда Иисус его знает? «Прежде нежели позвал тебя Филипп, — отвечает ему Иисус, — когда ты был под смоковницею, Я видел тебя» (Ин., 1: 48). Слово «под смоковницей» вызывает в сознании образ благочестивых учеников, которые под руководством наставника-равви
[22] мирно изучают Закон в тени листвы этого дерева. Значит, Нафанаил — мудрец, который имел возможность внимательно изучить мессианические писания и пришел к выводу, что надежда на потомка Давида — ложный путь.
Впрочем, того, что Иисус без помощи зрения мог «видеть его под смоковницей», было достаточно, чтобы убедить Нафанаила и глубоко повлиять на его воззрения. Разве ясновидение не один из признаков Мессии? Да, сын Иосифа — воистину будущий царь Израиля, которого обещал Яхве! Да, вопреки тому, что он думал, люди из Назарета и правда потомки Давида! И вот он уже готов последовать за ним. Иисус отвечает ему: «Ты веришь, потому что Я тебе сказал: Я видел тебя под смоковницею; увидишь больше сего» (Ин., 1: 50), — и объявляет своим ученикам: «Истинно, истинно (Аминь, Аминь) говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к
Сыну Человеческому» (Ин., 1: 51). Начиная фразу с «Аминь» (Amen saying, как принято в англосаксонской традиции перевода), Иисус придает сказанному торжественность. Воскрешая в памяти сон патриарха Иакова в Вефиле (в этом сне ангелы поднимаются и спускаются), он вводит загадочную фигуру Сына Человеческого, заимствованную из пророчества Даниила: «…Вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий…»
Этот образ он будет использовать часто, и мы к нему еще вернемся.
Кана Галилейская
Иисус решил срочно вернуться в Галилею, чтобы присутствовать на свадьбе в Кане, деревне на бывших землях северного колена Неффалимова, родом из которой и был Нафанаил. Это укрепленное селение стояло у дороги, соединявшей Сепфорис с Тивериадским морем. Оно располагалось на склоне округлого голого холма, который возвышался над полями плодородной долины Бейт-Нетофы в Ифтах-Ел
. Сейчас это место называется Хирбет-Кана. Его почитали до самой эпохи Крестовых походов, но в эту эпоху оно перестало существовать. Поселение было очень древним и возникло еще в среднем бронзовом веке. В 732 г. до н. э. Тиглатпаласар III уничтожил его. Оно было заселено вновь в эллинистическую эпоху, а затем снова разрушено сначала Веспасианом в 67 г. н. э., а позже снова, арабами. От него остались лишь невысокие стены и небольшие развалины, куски колонн, резервуары для воды, устроенные в скалах, да каменные блоки посреди куч щебня. Археологи Питер Ричардсон и Дуглас Эдвардс из университета Пьюджет-Саунд на протяжении трех сезонов проводили там раскопки и обнаружили следы синагоги, стеклодувной мастерской, множества маслодавилен и кладбища, датирующиеся до 70 г. Нужно богатое воображение, чтобы поверить, что в I в. н. э. там жила маленькая иудейская община.
В деревне играют свадьбу, и весь семейный клан участвует в приготовлениях к празднику. Брак не был только письменным договором, в котором устанавливалось, сколько денег получит женщина в случае развода. Такой договор назывался «кетуба» (ketoubbah) (и в Иудейской пустыне найдено множество таких документов). Брак был своего рода таинством, подобным идеальной связи Израиля и Торы, Израиля и Яхве. Скрепленная обрулением (кидушин — kiddouchin), церемония продолжается процессиями, празднествами и танцами
. Смех, здравицы, громкие крики несутся к дому невесты. Женщины суетятся вокруг будущей новобрачной, надевают ей на руки и ноги кольца и браслеты, румянят щеки и красят губы, подкрашивают веки и подводят глаза, чтобы они казались больше и блестели ярче, красят золотистой хной ее волосы и ногти, старательно одевают невесту в украшенное вышивкой платье и свадебное покрывало, и затем украшают ее голову цветами. Стайки детей, сбежавших из-под родительского присмотра, играют в пыли. Мужчины уже вернулись с полей и встречают родственников и друзей, пришедших из соседних селений. Быков и другой откормленный скот уже зарезали и разделали к празднику. В конце дня свадебная процессия трогается с места, освещая себе путь зажженными факелами. Во главе ее идет будущий супруг, окруженный своими братьями и сестрами. Все хлопают в ладоши, поют под звон литавр и ритмичные стуки барабанов. Крики усиливаются по мере приближения к дому невесты. Та выходит навстречу суженому. Одной рукой она держит масляную лампу, а другой прикрывает трепещущее пламя. Вскоре участники шествия подхватывают невесту, усаживают на носилки и триумфально несут в дом отца жениха. Там можно будет отломить тонкое горлышко склянки с благовониями и обменяться клятвами. После того как произнесены благословения, разрезают ароматное мясо, которое жарилось на вертеле весь день, и пьют вино, рожденное землей окрестных холмов, — тяжелое, хмельное, пьянящее. Эти шумные празднества продолжаются на протяжении семи дней свадебной церемонии и, возможно, длятся до следующего Шаббата.
Мария, мать Иисуса, несомненно, была близкой родственницей одного из новобрачных. Одетая во вдовью тунику, она пришла из Назарета, откуда до Каны три часа пешего пути, по дороге, ведущей из Сепфориса, вместе с племянниками Иаковом, Иосифом, Симеоном и Иудой, сыновьями Клеопы. Иисус тоже был среди множества приглашенных. Он пришел не один, а со своими новыми учениками: Андреем, евангелистом Иоанном, Симоном-Петром, Филиппом и местным уроженцем Нафанаилом. Здесь евангелист Иоанн встречается с той, кого позже он приютит под своей крышей в Иерусалиме, — с Марией из Назарета. С бесконечной сдержанностью и уважением он называет ее всегда только «мать Иисуса» или «его мать».
Праздник начинается во вторник, третий день недели. Обычай предписывает начинать свадьбу в среду, но галилеяне иногда его нарушают. Там царит веселье. Вино течет рекой. И вскоре питья начинает не хватать. Глиняные кувшины и кожаные бурдюки пустеют слишком быстро, и гости испытывают жажду. Заботливая Мария замечает это первой. Может быть, она участвовала в устройстве праздника? Она говорит Иисусу: «Вина нет у них» (Ин., 2: 3). Он вдруг отвечает ей: «Что Мне и Тебе, Жено?» (Ин., 2: 4) (по-арамейски: «та И uleki», официальное выражение, подчеркивающее глубокое несогласие), что можно интерпретировать как: «Женщина, что за дела?» Трудно представить, что евангелист Иоанн сам придумал этот ответ сына матери, настолько резкий, что подобного примера нет нигде в иудейской литературе. Мужчина мог так разговаривать с женщиной, но никогда — со своей собственной матерью! И грубость слов доказывает, что Иисус действительно их произнес. Некоторые христиане-переписчики были так потрясены этими словами, что опускали их, переписывая Евангелие от Иоанна.
Но резкость ответа не означала, что Иисус отталкивал от себя мать или не уважал ее: просто земные заботы матери были слишком далеки от того, чем был озабочен он сам. Ее просьба показалась Иисусу несвоевременной. «Еще не пришел час Мой», — продолжает он (Ин., 2: 4). Он только что пошел вслед за Крестителем и считал, что «его собственная миссия должна начаться не раньше, чем Иоанн Креститель завершит свою»
. Может быть, он воспринял эту просьбу как искушение?
Иисус полон решимости не позволить себе отклониться от своей миссии и вопреки всему сохранить тайну своей личности.
