Таким образом, маат, «истина, правосудие, справедливость, честность, порядок», приобрела огромное значение, поскольку лишь благодаря ей можно было достигнуть вечного блаженства. Отец советовал Мерикаре: «Твори истину, и ты будешь долго жить на земле». Почему? Потому что далее в тексте связываются правосудие на земле и посмертный суд: «Судьи судят мудрого, знай, немилостивы они в тот час, когда они выполняют свои обязанности…
Не надейся на долгие годы. Смотрят они на жизнь как на один час. Остаются дела после смерти [человека], кладут их в кучу рядом с ним. Вечность – это пребывание там… Кто достиг этого, не делая греха, будет подобен богу свободно шагающему, как владыка вечности». Если в прежние времена люди старались обрести бессмертие посредством строительства огромных гробниц и щедрых приношений, то теперь основной акцент переместился от материальных ценностей на ценности духовные. В Поучении Мерикаре этот нематериальный подход выражен тремя фразами: «Не будь злым, будь доброжелательным. Укрепляй памятники твои любовью к тебе», а не камнем. «Не причиняй страданий… Да будут любить тебя люди, будут помнить за твою добродетель». В самой удивительной фразе говорится, что боги предпочитают праведность, чем богатые приношения: «Принимается добродетель праведника больше, чем бык грешника».
Время потрясений и новое ощущение того, что каждому придется отвечать за содеянное перед богами, обусловили появление благочестия, которого не было в эпоху Древнего царства. По большей части это было ритуальное благочестие, и в наставлениях, адресованных Мерикаре, говорилось, что жреческая служба, посещение бога в храме и увеличение приношений – это «благо для души его». Ему также советовали просто «чтить бога», а фраза о том, что добродетель важнее приношений, имеет огромное значение. Ипусер также припомнил множество мелочей, которые необходимо делать в храме или во время праздника, но сразу же дополнил их описанием благого правителя, который, будучи добрым пастырем, должен любовно следить за своим стадом: «Он пастырь для всякого. Нет зла в его сердце. Если уменьшится его стадо, то он проводит день, чтобы собрать его». В отличие от представлений о могущественном владельце стада, находящемся где-то далеко, в концепции доброго пастыря акцент сместился от владения как права к ответственности как обязанности. Само имущество обладало определенными правами, и его владелец обязан сделать все возможное для защиты и вскармливания своего стада.
Идея социального равенства и новой обязанности творить маат для других, а не просто для богов наиболее четко проявилась в «Сказке о красноречивом поселянине»
[90]. Во времена гераклеопольских царей человек, у которого были связи при дворе, ограбил простого крестьянина. Тот пошел к главному управителю дворцовых угодий, чтобы пожаловаться на этого человека. Поскольку поселянин оказался настойчивым и красноречивым, начальник дворца не отвечал на его просьбу, но заставил повторить ее девять раз. Все, что было нужно крестьянину, – это возвращение украденного, он требовал, чтобы тот, кто должен был творить маат, признал его право на нее. В длинном тексте разворачивается идея о том, что вершение правосудия, маат, – это не простая дань традиции прошлого или залатывание прорех в старом порядке, а поиск новых ценностей.
В жалобах крестьянина есть один лейтмотив. Когда он понимает, что не получит ответа на свое требование правосудия, он начинает осыпать начальника горькими обвинениями. Сначала он говорит судье, которого назначили для того, чтобы творить маат и бороться с ее противоположностью, «ложью», что тот видит свою награду в человеческом горе. «Когда ты спускаешься к озеру справедливости и плывешь по нему под парусами, то не сорвется полотнище твоего паруса, не замедлится ход твоего судна… Пугливые рыбы [сами] приплывают к тебе, ты ловишь [только] жирных птиц. Ибо ты отец для сироты, супруг для вдовы, брат для разведенной, защитник для того, кто не имеет матери… Наставник, чуждый алчности, Великий, чуждый низости, искореняющий ложь, вызывающий к бытию истину, приходящий на голос вопиющего! Я говорю, дабы ты услышал»
[91]. И вновь поселянин утверждает, что совершение маат должно быть беспристрастным, тщательным и точным, как мера зерна или весы Тота, бога счета: «Справедливый поступок – дыхание для носа. Подвергай наказанию того, кто заслуживает наказания, и никто не сравнится с тобой в честности. Разве ручные часы ошибаются? Разве стоячие весы фальшивят? Разве Тот попустительствует? [Если да], тогда можешь творить беззаконие! Уподобься этой троице: если троица попустительствует, попустительствуй и ты!» «Плут наносит ущерб истине. Когда наполняют правильно, истина не преуменьшается, [но и] не преувеличивается».
Однако, продолжая убеждать начальника, поселянин не останавливается на идее слепого правосудия с мечом и весами в руках. Настоящее правосудие не ограничивается исправлением или наказанием «лжи» или безличным выравниванием весов, оно заключается в беспрестанном поиске истины. Творящий правосудие должен сам искать дела, которые требуют его внимания, а не ждать, пока к нему придет истец. Маат подразумевает и золотое правило – с другими необходимо поступать так, как хотелось бы, чтобы поступали с тобой. «Делай [добро] тому, кто делает [добро], для того чтобы он [снова] делал [его]. Это означает: благодарить человека за то, что он делает; это означает: отвести удар прежде, чем он будет нанесен; это означает: отдать приказ тому, кто должен выполнять распоряжения… Если ты закрываешь свое лицо от насильника, то кто же тогда положит конец подлости!»
В этот период социального равенства пророк Ипусер мог безнаказанно обвинять фараона, а скоромный поселянин имел смелость осыпать горькими насмешками начальника угодий, который был безразличен к вершению праведного суда. Он сравнивал чиновника с бесчестным торговцем, единственным интересом которого были его собственные доходы: «Ведь ты подобен презренному прачечнику с алчным сердцем, причиняющему ущерб своему другу, покидающему своего близкого ради своего заказчика… Ведь ты [подобен] перевозчику, который переправляет [только] того, кто имеет плату за перевоз, человеку честному, у которого честность хромает… Ведь ты – мясник, для которого удовольствие – закалывать и которому при этом не поставят в вину мучения закалываемых [животных]». Власть, которая не стремится к добру, не является властью: «Ведь ты подобен городу без правителя, сборищу людей без руководителя, кораблю без капитана, шайке без вожака… Ты поставлен, [чтобы быть] плотиной для обездоленного. Берегись, чтобы он не утонул: ведь ты для него озеро, затягивающее [в омут]!»
Поселянин утверждает, что с помощью лжи можно достичь кратковременного богатства, в то время как маат сопряжена с вечностью, и эта идея всегда находила отклик в сердце египтян: «Если кривда отправляется в путь, то она блуждает: она не переправляется на пароме, нет [ей] удачи в пути. Тот, кто разбогател благодаря ей, – нет у того детей, нет у того наследников на земле… Ведь правда пребывает до века, она нисходит вместе с тем, кто поступает в соответствии с ней, в преисподнюю, когда совершается его погребение. [И] когда он предан земле, его имя не изглаживается на земле: его вспоминают за добрые дела. Таково предписание Слова божия». В текстах этого времени маат не связана с традиционными представлениями о неколебимом порядке, она не рассматривается и как обязанность царя, дающего маат богам в знак стабильности и неизменности установленного миропорядка. Здесь маат воспринимается как сила социальной справедливости, гуманного отношения к человеку. Судья уподоблялся перевозчику, который бесплатно перевозит бедную вдову. Царя сравнивали с пастырем, который не жалел себя ради своего стада. В этот близкий к демократии век основное внимание уделялось правам не фараона, а его подданных.
