Подобный анализ истории о битве при Кадеше не соответствует официальной идеологии Древнеегипетского государства, согласно которой любое достижение или успех является безусловным результатом могущества фараона, а его поражение или неудача были просто немыслимы. В рамках этой идеологии между данным рассказом о поражении при Кадеше и историей о реальной победе Тутмоса III при Мегиддо нет принципиальной разницы. В обоих случаях перед сражением фараон держит совет со своими советниками, во время которого проявляется его превосходящая мудрость. В обоих случаях победа заявлена как личное достижение фараона, сделанное при поддержке бога Амона. Миф о божественной природе царя, единственного воплощения государственности, породил узнаваемую литературную форму, благодаря которой рассмотренный факт был подан в другом аспекте, связанном с выражением искреннего и благоговейного уважения к фигуре фараона
[274]. Однако отчет Тутмоса III о битве при Мегиддо качественно отличается от рассказа Рамсеса II о битве при Кадеше эмоциональной окраской изложения. В рассказе Рамсеса II слишком много торжества: он простирается во всю ширь внутренних стен храмов Карнака, Луксора, Западных Фив, Абидоса, Абу-Симбела и, возможно, утраченных храмов Дельты; его настойчивость искажает восприятие события, превращая поражение в оглушительный триумф. При этом очевидно, что он был глупым и преступно неэффективным полководцем и не смог достичь поставленных целей в битве при Кадеше. При этом нельзя отрицать его храбрость и способность перестроить свою армию и вернуть ее в Египет, сохранив боевой порядок. Мы можем понять желание отстаивать моральную победу, основанную на этом небольшом успехе, вырванном из зубов полного разгрома. Однако же факты таковы, что высокомерные и напыщенные заявления о победе представляются как неискреннее хвастовство, так похожее на раздутые объемы памятников Рамсеса II или его беззастенчивое присваивание памятников своих предшественников. Чтобы скрыть неудачу в попытке добиться славы прошлого, использовалась откровенная навязчивая пропаганда.
Все это не противоречит ни безусловному наличию воинской доблести у Рамсеса II, ни его постоянному стремлению отвоевать империю. После битвы при Кадеше он организовывал походы в Палестину и Сирию, захватив Ашкелон, «когда он был ослаблен», и разоренную Акру, и «когда царевичи Кадеша видели его, [ужас (?)] перед ним был в их сердцах». В походе на Тунип, город в Северной Сирии, удерживавшийся «павшими из рядов хеттов», он продемонстрировал ту же безрассудную браваду, что и в битве при Кадеше, и повел войска на город; и только через два часа после начала сражения египетский царь надел кольчугу. Битвы, в которые он вступал, происходили от Южной Палестины до Северной Сирии, что свидетельствует о сложностях, которые возникали при установлении и удержании новых границ
[275].
Наконец и египтяне, и хетты осознали, что бессмысленно тратить силы, враждуя друг с другом, в то время как их следовало сохранять для отражения вторжений «народов моря». Около 1280 г. до н. э., на двадцать первом году правления Рамсеса II, Египет заключил с хеттами соглашение о «мире и братстве», предусматривающее оборонительный союз. Нам повезло получить обе версии этого договора – иероглифическую и клинописную
[276]. Согласно египетской версии, царь хеттов Хаттусили направил послов «просить мира» у Рамсеса II, «Тельца властителей, устанавливающего свои границы по своему желанию в любой стране»
[277]. В хеттской же версии инициатива обратиться к Хаттусили принадлежала Рамсесу, который предложил заключить мирное соглашение. Каждая сторона сохранила гордость, уступая роль инициаторов соглашения другой. Оригинал документа написан аккадской клинописью, на языке международных отношений той эпохи. Возможно, сначала текст договора был составлен в столице хеттов при участии египетских послов. Затем текст, начертанный на серебряной табличке, был перевезен в Египет. Мы можем предположить, что Рамсес II внес некоторые изменения в интересах международного престижа и что затем текст был заново выгравирован на двух серебряных табличках. Одна из них была возвращена хеттам и возложена «к ногам» их бога бури хеттов; вторая копия была возложена «к ногам» бога Ра в Египте. В обоих случаях царь произнес клятву перед своим божеством, поэтому договор передавался на хранение с разрешения и по велению бога.
Договор логически состоит из пяти частей. Историческая преамбула напоминает о войнах и прежних соглашениях между Египтом и хеттами, утверждая, что два ныне правящих царя желают мира, а также упоминает об обмене серебряными табличками с текстом договора. Во второй части содержится взаимное уверение о гарантии ненападения. «Не нападет правитель хеттов на землю Египетскую вековечно, чтобы захватить что-нибудь в ней. И не нападет Усермаатра Сетепенра, великий властитель Египта, на [страну хеттов, чтобы захватить что-нибудь] в ней, вековечно». Ясно, что обещания царей касаются не земли Египта в долине Нила или земли Хатти в Анатолии, но спорной власти в Палестине и Сирии. Современный читатель откроет для себя необыкновенный факт: договор не определяет границ между притязаниями хеттов и египтян. Вероятно, где-то существовала либо известная обеим сторонам линия, либо признанная ничьей земля между территориями, контролируемыми обеими сторонами. Можно предположить, что хатти претендовали на Северную Сирию, Центральную Сирию и северное побережье Финикии, тогда как Египет заявлял права на остальную территорию Финикии и Палестину вплоть до Галилейских холмов, однако это не более чем предположение.
Третья часть договора посвящена описанию оборонительного союза против главного врага, третьей силы, попытавшейся угрожать владениям Египта или хеттов, а также против локальных восстаний в обеих державах. В четвертой части рассматривается вопрос экстрадиции политических беженцев как высокого ранга, «знатных людей», так и обычных горожан, «человека или двух человек, которых не знают». Интересен тот факт, что депортированные эмигранты подлежали гуманному обращению на родине, куда их возвращали: «не возбуждают дела о его преступлении против него», запрещается его убивать, калечить либо лишать семьи или дома. Судя по всему, существовал некий принятый кодекс международных законов, защищающих личность и собственность таких беженцев, но не их прежнее положение или привилегии.
В заключительной части соглашения, как в прочих древних юридических документах, перечислены свидетели, которые удостоверили акт, однако в данном случае свидетелями выступали боги. «Что касается этих слов – тысяча богов из богов и богинь страны хеттов вместе с тысячью богов из богов и богинь Египта – они у меня (?) как свидетели, исполняющие (?) эти слова». Затем следует перечисление имен конкретных богов, начиная с богов солнца и заканчивая «богами, богинями, горами, реками египетской земли, небесами, землею, великим морем ветром и облаками». Поскольку оба царя принесли клятву перед такими могущественными свидетелями, нарушение договора стало бы самым серьезным из возможных преступлений.
