— А Лукас?
— О нем мало. Он умер почти пятнадцать лет назад, Лесс был еще маленьким, и все взяла в свои руки вдова. Вот. По словам того же лекаря, Лукас сильно болел, тяжело болел, ему пришлось отнять обе ноги, перед смертью он очень мучился… собственно, лет пять до смерти у него жизни и не было.
— И почему я ему не сочувствую?
— Полагаю, мам, у тебя есть для этого причины, — ответил с хитрой улыбкой сын, возвращаясь к бумагам. — Уж насколько он был счастлив — неизвестно, но говорят, перед смертью просил вернуться какую-то Ирэну, каялся, плакал, словно дитя…
Злая улыбка на губах женщины сменилась грустной.
— Что за Ирэна?
— Лекарь не знает. Говорит, что леди Кон’Ронг менялась в лице от этого имени, но и только. Он никаких Ирэн в округе не приметил — из тех, что могли иметь отношения с графом.
— Вот даже как…
— Все думают, что это его любовница и он в чем-то виноват… как-то так.
— Так, иначе… Как мы любим каяться, когда все уже бессмысленно.
— Зато Бог простит. Известно же — согреши и покайся, а если не согрешишь — то каяться не в чем будет, а сие уже гордыня есть, а гордыня — это зло. Безгрешных же у нас не бывает.
— Это верно. Бывают непойманные.
— Дальше читать?
— Читать.
— Но тут не особо много. Про леди Дженет, какая она хорошая, милая, обаятельная, как она от сына разогнала всех девушек — Лесс для нее свет в окошке, единственный сын, самое большое счастье…
— Счастье… да… счастье…
Мужчина выскользнул из кресла, почти упал на колени рядом с матерью.
— Не думай, не надо. Мама, не плачь, пожалуйста, у нас все будет хорошо. Все будет хорошо, обещаю!
Но по щекам женщины струились слезы.
Забыто многое, столь многое…
Ничего, так даже лучше. Она скромная, она не постесняется напомнить о себе после того, как нанесет удар. К чему лишняя известность?
Вовсе даже ни к чему.
Ирэна Гервайн коснулась волос сына и прикрыла глаза. Наступало время мести.
Глава 3
— Джинджер!
Лесс спрыгнул у двери, постучал бронзовым молоточком и влетел в дом, едва ему открыли.
— Джинджер!!!
Девушка застучала каблучками со второго этажа.
— Лесс! Тсс!
Мужчина послушно примолк, но радостная улыбка с его губ так и не ушла.
— Что случилось?
— Мама приболела, я за ней ухаживаю.
Улыбка привяла.
— А я хотел поговорить с ней…
— А я тебя никак не устрою? Поговорить?
— Разумеется! Джин, — мужчина прямо в холле опустился на колено, извлекая из кармана маленькую коробочку, — выходи за меня замуж?
Бриллиант в кольце был хотя и не идеальным, но очень приличным, в этом Джин разбиралась. И сапфиры, которые его окружали, были вовсе не плохи.
Да и сам мужчина.
Высокий, стройный, симпатичный, пусть с чуть детским выражением лица, но многим и это за счастье, опять же граф, то есть даже титульный рост, не бедствует, не пьет, в карты не играет… что еще нужно?
Не ясно.
Но уж больно продажно это звучит.
Впрочем, на личике Джинджер эти мысли никак не отразились. Вместо этого она молча протянула руку, и колечко скользнуло на средний палец.
— Джин, моя Джин!
Лесс заключил девушку в объятия.
Та и не сопротивлялась, отмечая, что восторга у нее не возникает. И дрожать от возбуждения не получается, и терять сознание… расчетливая она такая, что ли?
Где вдохновение-то? При написании статьи она и то чувствовала больше энтузиазма!
Лесли принял ее реакцию за естественное девическое смущение и расцепил руки.
— Я бы хотел сообщить о нашем решении твоей матери, дать в газеты объявления о помолвке и пригласить вас познакомиться с моей семьей. А свадьбу можно назначить на осень, ты не против?
Джинджер кивнула — мол, не против. А мать…
— Я сейчас поднимусь к маме, проверю, как она себя чувствует. Если все в порядке, она тебя примет.
— Отлично!
— А насчет визита… Лесс, милый, пока мама не окрепнет, я никуда поехать не смогу. Одной мне неприлично, и ее я не брошу.
На лице мужчины отразилось такое явное разочарование, что Джин едва не фыркнула. Но удержала лицо и направилась вверх по лестнице, чувствуя горячий мужской взгляд чуть пониже поясницы. И что там такого занимательного?
Она вот мужчинам никогда туда не смотрит, полагая, что главное — ум. А у них другое мнение? Как интересно…
* * *
Кларисса усиленно изображала больную. С чашкой чая, коробкой пирожных, стопкой газет и несколькими романами на одеяле. Дополняли картину аккуратно заплетенные волосы и роскошный шелковый халат. Болеть надо с удобствами.
— Мама, можно?
— Да, дорогая. Ты одна?
— Да, мамочка…
Почтительная дочь, страдающая мать, акт первый, сцена первая.
Дверь захлопнулась за Джин.
— Мам, тут Лесс. Он хочет поговорить с тобой.
— И?
Джин молча продемонстрировала руку с кольцом.
— Покажи поближе! — Кларисса оценила камень и кивнула. — Неплохо. У мальчика есть и вкус, и деньги. Поможешь?
В четыре руки были убраны пирожные и романы, Кларисса прошлась пуховкой по лицу, задернула шторы…
— Мам, мы не переиграем?
— А как же жар? — Кларисса коснулась щек мазками румян и забралась под одеяло. Выглядела она теперь просто жутковато.
— Действительно, как же без жара, — согласилась Джин, задвигая газеты поглубже под кровать и думая, что горничной надо бы руки оторвать. И откуда под кроватями берется столько пыли? Тьфу! Мам! Апчхи! Жуть какая!
Кларисса фыркнула, разливая сердечные капли. Обладая приторным, въедливым запахом, они были просто ужасны в больших количествах. Отвратительны.
— Ничего.
Кларисса раскинулась на подушках, подоткнула одну из них поудобнее и посмотрела на дочь.
— Зови. Кстати, ты заметила, что наличие больной матери воодушевляюще действует на мужчин? Они считают, что жениться надо на сироте.
— Но совершенно забывают, что о том же мечтают и девушки, — Джин поцеловала мать в щеку и выскользнула за дверь, на глазах становясь ужасно серьезной и расстроенной.
— Лесс, милый, мама проснулась, но она так слаба… я прошу, не утомляйте ее сильно.
