А еще в его глазах отражается Джинджер, она это знает. Здесь и сейчас между ними миг абсолютной ясности. Если он позовет — она пойдет за ним. Если она попросит — он скинет маску.
Но — нельзя.
Если что-то делается по принуждению, это не любовь, это подрезает крылья, а им хочется лететь и дальше — вместе.
Я не могу тебе открыться. Пока не могу. Прости.
Я не могу с тобой остаться. Пока не могу. Пойми…
И когда мужчина подхватывает Джинджер на руки и бежит с ней к костру, чтобы перелететь его одним легким прыжком, она не возражает. Просто обнимает незнакомца за шею, утыкается лицом ему в плечо…
Под капюшоном взблескивают алым искры, словно… глаза, но Джинджер ничего не видит и не замечает.
Огонь мягко пропускает их, и мужчина ставит Джин на землю.
— Прости…
— Нет…
Джинджер хочет сказать, что не надо просить прощения, просто пусть остается с ней, но тут же понимает — нельзя. О том и сказано.
— Ты вернешься?
— Обещаю.
Короткий поцелуй в ладонь, и мужчина растворяется в темноте, а Джинджер возвращается к столу. Гулять по лесу ей неохота, танцевать тоже больше не хочется… Полли смотрит на нее с улыбкой.
— По сердцу пришелся?
Джин медленно опускает голову.
По сердцу?
Нет. Просто этот мужчина вдруг стал ее сердцем, вот и все. Сердцем, душой, жизнью…
Она не знает, кто он, откуда пришел, есть ли у него семья, родные, друзья, беден он или богат, крестьянин или аристократ, она ничего не знает. Ей достаточно другого.
Если он позовет — она пойдет даже на край земли.
Неужели так бывает?
Ах, глупое сердечко, что же ты сделало со мной? За что?
Полли не замечает этих терзаний, смотрит лукаво…
— И правильно. Лорд, конечно, мальчик хороший, а только и семья его гадючная, и слабый он. Они им вертят, что браслетом на ручке, вы вертеть станете, так и вовсе стоять не сможет. Не надо вам его.
— А вы знаете, кто это был?
Джинджер решила уточнить на всякий случай. И так понятно, что незнакомец не отсюда, но вдруг? Может, ей скажут, у кого он остановился, или… да хоть что бы узнать!
— Не знаю. У нас не огорожено, заходи кто хочешь…
— Кто-то из местных? Кто у вас такого роста?
Полин задумывается, трет лоб…
— Не знаю. Кузнец, пожалуй, так тот шире в два раза. Мельник? Старый он совсем. А больше в округе никого и нет, чтобы такого роста да с плечами такими…
— И ни у кого приезжие не гостят?
— Нет. Я бы знала…
Джин понимает, что трактирщица не врет, хмурится, потом поднимается из-за стола.
— Полли, мне бы переодеться обратно, да и лорда надо домой доставить.
Трактирщица кивает и принимается распоряжаться. Сама провожает Джинджер в дом, сама помогает ей переодеться, вот только волосы они не укладывают, да и ни к чему. Пусть остаются облаком золотых кудрей, пусть!
Джинджер не была лишена мелкого женского тщеславия, а что Тиана, что Кейт, что леди Дженет являлись обладательницами жиденьких прядок, которые крась не крась, укладывай, учесывай, а все одно — три волосинки в два ряда. И залысины видны.
На локоны Джинджер все трое поглядывали с откровенной завистью.
Она наблюдает за погрузкой лорда Кон’Ронга в карету, сама садится рядом с кучером и молчит всю дорогу до замка. А там предоставляет слугам возможность выгружать своего хозяина и уходит в спальню, где и запирается на ключ.
Что же она наделала?
Впрочем, лихорадит ее не слишком долго, примерно до рассвета, а потом Джин таки укладывается спать. И благополучно просыпает и молитву, и завтрак, и стук в дверь, и даже крики под дверью. Ломать замок леди Дженет все же не решилась, потому что компаньонка юной леди резко заявила, что Джинджер вчера вернулась поздно, вместе с графом. И поинтересовалась, как там Лесс, проснулся ли?
А то его вчера сморило…
Леди Дженет побурела, как подгнившая картофелина, пошла пятнами и уползла восвояси, а леди Нэйра с удовольствием вернулась к себе. И тоже решила поспать.
Пес с ним, с тем завтраком, не убежит…
* * *
— Ты с ума сошел?
— Почему?
— Ты зачем там появился? Ты же…
— Я хотел посмотреть.
— На Кон’Ронга? Как, понравилось это пьяное ничтожество?
Мужчина сводит брови к переносице.
— Ты прекрасно знаешь ответ.
— Знаю. А к чему был этот танец?
Взгляд становится тяжелым, он буквально давит на собеседницу, и та, вдруг задохнувшись, хватается рукой за горло.
— Нет!!!
— Да. Я не хотел, но так вышло…
— Сумасшедший!
— Почему? Я знаю, я… но любить-то я могу! Душа у меня все равно человеческая!
Женщина замолкает. Несколько минут она молчит, а потом тяжело вздыхает.
— Ты еще будешь с ней видеться?
— Я хотел бы.
— Она умненькая и добрая девочка. Поверь, она очень умненькая. Будь осторожен.
— Буду. Я не хотел бы видеть отвращение в ее глазах.
— Отвращение? О нет, отвращения там не будет.
— Ты полагаешь?
Женщина вздохнула.
— Я знаю. Если она тебя сможет полюбить, то и принять сможет, она такая. Она очень сильная, внутренне сильная… Но сейчас не время.
— А для любви не нужно назначать какое-то время, она сама все решит.
— Пообещай мне, что будешь осторожен!
— Клянусь.
Мужчина криво улыбается, отворачивается к окну, но чувствует на своих плечах теплые руки.
— Солнышко мое, родной мой… все бы отдала, чтобы вы могли пожениться. Сказали бы завтра в пропасть кинуться, ни на минуту не задумалась бы.
— Не надо так. У меня же никого нет, кроме тебя…
— Мы есть друг у друга, это главное. Я поговорю с Джин.
— Джин…
— И обязательно узнаю, что она о тебе думает. Обещаю.
— Спасибо.
— Обещаешь поберечься?
— Обещаю.
Глаза женщины смягчаются.
— Я люблю тебя, малыш.
— Я тоже люблю тебя, мама…
* * *
Когда Джин проснулась, был уже обед.
Она повалялась в кровати минут десять, наслаждаясь тишиной, и еще раз перебирая в памяти самые лучшие минуты вчерашней ночи, словно драгоценные камни.
