Правда, великодушия мордоворотов хватило ненадолго, точнее, ровно до того момента, как перед нами распахнулась дверь моих «апартаментов». Один из конвоиров снял с меня наручники, а другой в ту же секунду ткнул кулаком в спину, отчего в камеру я влетел головой вперед и едва успел выставить руки перед собой, чтоб не пропахать бетонный пол носом. Глухо грохнула захлопнувшаяся дверь, и из меня словно вынули стержень. Изрядно ободранные ладони заныли и упиравшиеся в пол руки подломились, отказываясь удерживать тело на весу.
Честно говоря, в тот момент я был готов уснуть даже на холодном бетоне, а потому единственной реакцией на тот факт, что меня кто-то ухватил за плечи и, довольно аккуратно приподняв над полом, втащил на теплую полку, стало тихое «спасибо», перешедшее в долгий зевок, после чего я самым наглым образом отрубился.
Удивительно, но проснулся я отдохнувшим и чувствовал себя очень неплохо. И почти тут же осознал, что у меня появился сосед… довольно громко храпящий сосед, надо заметить. Интересно.
Я окинул взглядом устроившегося на полке у противоположной стены человека, вчера оказавшего мне добрую услугу. Да-да, я прекрасно помню, как он затаскивал мое безвольное тело на лежак, за что ему большое человеческое спасибо. Боюсь, если бы не его помощь, сейчас я чувствовал бы себя куда хуже.
Добрым самаритянином оказался высокий и тучный, небритый господин в измятом, но явно недешевом костюме, о чем свидетельствовал блеск ткани брюк и свернутого в валик, подложенного под голову вместо подушки, темно-серого пиджака. Будить сокамерника я не стал, пусть отсыпается, пока есть возможность. Если то, как обращались здесь со мной, стандартная форма поведения, то бедолаге лучше встретить грядущие проблемы во всеоружии… то есть хотя бы выспавшимся.
Долго разлеживаться нам никто не позволил. Не прошло и получаса, как в камере вспыхнул притушенный на ночь плафон, и полки, без всякого предупреждения, дрогнув, убрались в стены. Я еле успел скатиться с уезжающего из-под меня лежака, а утвердившись на ногах, увидел насупившегося сокамерника, стоящего посреди помещения и недовольно глядящего на стену, в которой скрылась его «постель».
Покачав головой, «самаритянин» надел помятый пиджак, недавно служивший ему подушкой, и, тяжко вздохнув, перевел взгляд на меня.
– Ну, здорово, что ли, сосед. – Кивнул он. – Вчера ты был явно не в форме, так что я не стал тебя беспокоить. Ольгерд Свенельдич Барн.
Потоки нашего обоюдного внимания столкнулись, вызвав у обоих определенное удивление.
– Ерофей Хабаров, – произнес я, справившись с собой.
– А ты не так прост, а? – ухмыльнулся Барн.
– Да и вы, уважаемый не лаптем щи хлебаете, – буркнул я в ответ.
– Это точно, – не стирая улыбку с лица, кивнул мой собеседник, и тут же сменил тему: – Давно здесь?
– Со вчерашнего дня, – скривился я.
– О… а по твоему виду я решил было, что ты здесь просидел все три дня. Аккурат с тех пор, как полицейское управление заняли «особняки», – покачав головой, произнес Барн и окинул меня сочувствующим взглядом. – Уж больно паршиво выглядишь.
– «Особняки», как вы их назвали, постарались. – Я покрутил головой и тяжело вздохнул. – Послушайте, Ольгерд Свенельдич, может быть, вы сможете объяснить, что происходит в городе? Откуда здесь взялись эти хваткие ребята и какого черта они заняли управление полиции?
– Военное положение. – Пожал плечами Барн. – В Крыму плеснуло нежитью, вот вояки и взяли всю полноту власти в двух соседних воеводствах… или в трех? Нет, Подольское, по-моему, подняли, чтоб мамалыжники дуром не поперли.
– Военное положение? Нежить? – Я опешил.
– Ну да, – небрежно кивнул он. – Неупокои поднялись чуть ли не по всему полуострову разом. Говорят, без подмоги не обошлось. Вот и лютуют теперь «особняки», вылавливая возможных диверсантов.
– Дела-а. – Я почесал затылок пятерней. Как-то, читая исторические работы, я не предполагал, что подобные методы войны могут существовать и сейчас. Точнее, я вообще не воспринимал возможность поднятия умертвий как реальность. И это несмотря на то, что сам уже год практикую то, что в моем прошлом мире иначе как магией и не назвали бы. Но вот поди ж ты!
Следующие полтора часа я потратил на то, чтобы вытянуть из своего невольного соседа максимум информации о творящемся за стенами полицейского управления. Мимоходом спросил и о причинах его попадания в лапы «особняков», на что Барн только рукой махнул.
– Работа, будь она неладна. Приехал с ревизией в здешнее отделение нашей с товарищем конторы… так меня чуть ли не на станции и приняли. Проверка документов, то да се… увидели слободзейскую приписку, тут же взяли под белы рученьки и сюда законопатили. – Сосед вздохнул, но тут же растянул губы в улыбке. – Ну да ничего, товарищу я отзвониться успел, а уж он своим младшим хвосты накрутит. Сегодня же вытащат.
– Младшим? – не понял я.
– Ну да. Он сам из фамильных, вот младшей ветви здешнее отделение в управление и отдал, – с готовностью объяснил Барн. – Родня, она всяко надежнее наемных приказчиков.
– Так здесь вроде бы фамильные не… – начал было я, но Барн фыркнул, перебивая:
– Не совсем так. Именитых здесь и в самом деле нет. Не приживаются они среди казаков. А вот младших, не наследующих имя, в области куда больше, чем можно подумать. И то здесь им привольно, никто не дергает, как жить, не указывает… слышал, небось, присловье о том, что с Дону выдачи нет? То-то и оно. Если какая семья здесь осела и в реестры вписалась, то у старших родовичей власти над ними уже никакой нет. С другой стороны, поддерживать связь с фамилией никто не мешает, если, конечно, мозгов у старших хватает простить подобную выходку. Вот у моего товарища – хватило. Так теперь верней Беленьких у него людей нет. Они и дело держат в порядке, и на «утруске-усушке» не обманывают.
– Беленькие? – удивился я. – А… Ярослав Беленький им не родственник?
– Ярик? – пришла очередь удивляться моему новому знакомцу. – Племянник моего товарища. А ты его откуда знаешь?
– Так он мой однокашник, – ответил я. – В одной гимназии на одном цикле учимся.
– Погоди-погоди. А это не ты ли помог ему с Людмилой помириться? – Прищурился мой сосед.
– Со Жданой, – поправил я.
– Ну да, точно. Жданой, – кивнул он. – Старший Беленький рассказывал, да вот имя Ярославовой зазнобы у меня из головы вылетело. Ха. Дела-а… вот не знаешь, где и с кем судьба сведет! – протянул Барн. – Подожди, так если ты местный, что ж до сих пор здесь сидишь? Родители, опекуны где?
– Попечители, – скривился я. – Да только, в отличие от вас, я со своими связаться не успел. Меня как настоящего преступника брали, со стрельбой и транквилизаторами. Очухался уже в этой камере и, естественно, без зеркома. А просьбу предоставить возможность переговорить с попечителями допрашивавший меня офицер просто пропустил мимо ушей.
